Обобщение постановлений (решений) Европейского Суда по правам человека, краткий обзор которых поступил в Верховный Суд Российской Федерации по линии "Сеть Верховных Судов" (SCN), действующей под эгидой Европейского Суда по правам человека и участником которой является Верховный Суд Российской Федерации, за период с 1 ноября 2020 года по 30 июня 2021 года (уголовно-правовые аспекты)

Статья 1 (обязательство соблюдать права человека)

Дело "Hanan v. Germany" (no. 4871/16). Постановление от 16 февраля 2021 года.

Статьи 1 и 2 Конвенции: "юрисдикционная связь" и процессуальное обязательство по статье 2 Конвенции расследовать авиаудар (нанесенный в рамках многонациональной военной операции Совета Безопасности ООН); влияние международного гуманитарного права (МГП) в отношении требования об эффективном расследовании случаев гибели людей во время экстерриториальных активных военных действий.

4 сентября 2009 года военнослужащий Вооруженных сил Федеративной Республики Германия4 полковник К. (действующий в составе Международных сил содействия безопасности (ISAF) согласно мандату, предоставленному в соответствии с главой VII Устава ООН), отдал приказ нанести авиаудар по двум топливным цистернам, захваченным боевиками "Движения Талибан" на территории Исламской Республики Афганистан, в результате которого были убиты и ранены как повстанцы, так и гражданские лица. Прокурор ФРГ начал, а затем прекратил расследование ввиду отсутствия оснований для привлечения полковника К. (или помогавшего ему старшего сержанта) к уголовной ответственности: ответственность по Кодексу преступлений, направленных против международного права, была исключена, поскольку полковник К. не имел преступного умысла; ответственность по национальному Уголовному кодексу была исключена, поскольку законность авиаудара в соответствии с международным правом служила защитой, оправдывающей его действия. Заявитель жаловался по статье 2 Конвенции на отсутствие эффективного расследования авиаудара, в результате которого погибли, в частности, два его сына, а также на то, что у него не было эффективного средства правовой защиты, позволяющего оспорить решение о прекращении расследования. Большая Палата установила: существовали "отдельные особенности", обусловливающие существование "юрисдикционной связи" в отношении процессуального обязательства проводить расследование в соответствии со статьей 2 Конвенции. По существу, Большая Палата не обнаружила нарушения статьи 2 Конвенции, поскольку расследование отвечало требованиям этой статьи.

Постановление Большой Палаты заслуживает внимания в двух аспектах. Оно развивает прецедентную практику по вопросу "юрисдикционной связи" в отношении обязательства расследовать в соответствии со статьей 2 Конвенции случаи смерти, произошедшие во время активных боевых действий в ходе экстратерриториального вооруженного конфликта. Кроме того, в нем разъясняются требования, предъявляемые к такому расследованию, когда правительство ссылается в Суде на МГП5 в качестве lex specialis.

1. Большой Палатой впервые рассмотрен вопрос о существовании "юрисдикционной связи" в отношении обязательства по статье 2 Конвенции проводить расследование для целей статьи 1 Конвенции. Это было сделано на основе принципов, изложенных в деле "Guzelyurtlu and Others v. Cyprus and Turkey [GC]"6, § 188-90.

a) Большая Палата сочла, что - принцип, согласно которому возбуждение внутреннего уголовного расследования случаев смерти, произошедших за пределами юрисдикции государства ratione loci7, не в рамках осуществления его экстратерриториальной юрисдикции, сам по себе достаточен для установления юрисдикционной связи между этим государством и родственниками жертвы, которые возбуждают дело в Суде - не применяется к рассматриваемому сценарию. Смерти, расследуемые немецкими властями, произошли в контексте экстерриториальной военной операции в рамках мандата, предоставленного Советом Безопасности ООН, действующим в соответствии с главой VII Устава ООН, за пределами территории Договаривающихся государств Конвенции.

b) Напомнив, что "отдельные особенности" могут установить юрисдикционную связь, приводящую в действие процессуальное обязательство по статье 2 Конвенции, даже в отсутствие расследования или разбирательства, возбужденного в Договаривающемся государстве (дело "Guzelyurtlu and Others", § 190), Большая Палата сочла, что это также применимо в отношении экстратерриториальных происшествий за пределами правового пространства Конвенции и в отношении событий, происходящих во время активной фазы военных действий вооруженного конфликта (в отношении последнего аспекта в деле "Georgia v. Russia (II) [GC]"8, § 329-332). Далее Большая Палата обнаружила подобные особенности в рассматриваемом деле:

(i) ФРГ была обязана в соответствии с обычным МГП расследовать авиаудар (это касалось индивидуальной уголовной ответственности военнослужащих вооруженных сил Германии за потенциальное военное преступление), в чем отражалась тяжесть предполагаемого преступления;

ii) афганским властям в силу юридических причин было запрещено возбуждать уголовное расследование (в соответствии с Соглашением о статусе сил ISAF государства, предоставляющие войска, обладают исключительной юрисдикцией в отношении контингента, предоставленного ISAF, по любым уголовным или дисциплинарным правонарушениям, совершенным на территории Исламской Республики Афганистан);

(iii) органы прокуратуры ФРГ были обязаны в соответствии с внутренним законодательством (в связи с ратификацией ФРГ Римского статута) расследовать любую ответственность граждан ФРГ, в частности, за военные преступления (как и в большинстве Договаривающихся государств, участвующих в военных операциях за рубежом). В целом то, что ФРГ сохранила исключительную юрисдикцию над своими войсками в отношении серьезных преступлений, которые, помимо прочего, она была обязана расследовать в соответствии с международным и внутренним законодательством, представляло собой "отдельные особенности". Они в совокупности обусловили существование юрисдикционной связи согласно процессуальным обязательствам о проведении расследования по статье 2 Конвенции.

2. Хотя не требовалось рассматривать вопрос о том, существовала ли юрисдикционная связь в отношении какого-либо материального обязательства по статье 2 Конвенции (заявитель на это не ссылался), однако Суд пояснил: установление юрисдикционной связи в отношении процессуального обязательства не означает, что материальный акт также подпадал под юрисдикцию государства или что указанный акт относится к этому государству, и, следовательно, Суд не ставил вопроса об этом (дело "Bankovic and Others v. Belgium and Others (dec.) [GC]"9 или "Behrami and Behrami v. France and Saramati v. France, Germany and Norway (dec.) [GC]"10), оба дела касаются материального аспекта статьи 2 Конвенции).

3. Поскольку не было установлено существенной нормативной коллизии в отношении требования об эффективном расследовании в соответствии с применимыми нормами МГП и статьей 2 Конвенции (см. также дело "Georgia v. Russia (II) [GC]", § 325), то Большой Палате не нужно было рассматривать вопрос о выполнении требований, позволяющих ей учитывать контекст и правила МГП при толковании и применении Конвенции в отсутствие формального отступления по статье 15 Конвенции, поэтому она ограничилась анализом на соответствие своей прецедентной практике по статье 2 Конвенции. В этой связи Большая Палата сочла - пределы и ограничения для следственных органов, учитывая, что смерть произошла во время активных боевых действий в вооруженном конфликте (экстратерриториальном), повлияли на расследование в целом, поэтому стандарты, которые должны применяться к расследованию, проводимому органами гражданской прокуратуры в ФРГ, должны основываться на стандартах, установленных в отношении расследований случаев смерти в ходе экстратерриториального вооруженного конфликта (см. дела "Al-Skeini and Others v. the United Kingdom [GC]"11, § 163-167 и "Jaloud v. the Netherlands [GC]"12, § 186).

Основываясь на фактических обстоятельствах дела, Большая Палата установила, что расследование немецких властей соответствовало этим требованиям. Причина смерти сыновей заявителя и лицо (лица), ответственные за это, были известны и факты, связанные с авиаударом, включая процесс принятия решений и проверки цели, были установлены тщательным и надежным образом для определения законности применения силы. Оценка Федеральным генеральным прокурором потенциальной уголовной ответственности полковника К. основывалась на субъективной оценке действий полковника К. во время отдачи приказа об авиаударе, учетная запись полковника К. (он действовал, исходя из предположения, что гражданских лиц не было) признана достоверной и подтверждалась доказательствами, немедленно полученными, которые не могли быть подделаны. Наконец, Федеральный Конституционный Суд мог бы отменить решение о прекращении расследования, но он прямо установил - расследование, проведенное Федеральным генеральным прокурором, соответствовало стандартам статьи 2 Конвенции. Большая Палата сочла, что заявитель имел в своем распоряжении средство правовой защиты для оспаривания эффективности расследования.

Статья 2 (право на жизнь)

Дело "Ribcheva and Others v. Bulgaria" (no. 37801/16 and 2 others). Постановление от 30 марта 2021 года.

Статья 2 Конвенции: гибель сотрудника правоохранительных органов от рук частного лица в ходе полицейской операции; объем и содержание материально-правовых (превентивных) и процессуальных обязательств.

Заявителями являются члены семьи офицера антитеррористического отряда (МВД), погибшего в ходе спланированной операции в отношении лица, подозреваемого в совершении тяжких преступлений. Преступник был осужден, в частности, за убийство при отягчающих обстоятельствах, приговорен к пожизненному лишению свободы и обязан возместить заявителям ущерб. Несмотря на это заявители настоятельно призывали власти расследовать, не способствовали ли должностные лица гибели их родственника неверными организацией и планированием операции. Хотя отдельного уголовного расследования не инициировалось, однако последний вопрос был рассмотрен в ходе двух служебных расследований вышеупомянутого министерства. Заявители жаловались в соответствии со статьями 2 и 13 Конвенции на то, что власти не смогли защитить жизнь их родственника и эффективно расследовать, возможно, допущенную халатность в связи с его смертью. Суд не нашел нарушения материального аспекта статьи 2 Конвенции и установил нарушение процессуального аспекта указанной статьи, признал, что нет необходимости рассматривать отдельно жалобу в соответствии со статьей 13 Конвенции.

Это решение примечательно тем, что Суд впервые определил объем и содержание материально-процессуальных обязательств государства в случае гибели сотрудника правоохранительных органов в ходе спланированной операции в результате действий субъекта этой операции.

1. Что касается материального обязательства по статье 2 Конвенции и, в частности, применения оперативного позитивного обязательства, установленного в деле "Османа" (принимать превентивные оперативные меры для защиты лица, жизнь которого находится под угрозой от преступных действий другого лица (дело "Osman v. the United Kingdom"13, § 115), к рассматриваемому контексту, Суд разъяснил следующее:

а) Судом установлено, что это оперативное позитивное обязательство также применимо к случаю смерти сотрудника правоохранительных органов в ходе спланированной операции. Таким образом, при принятии решения о привлечении родственника заявителей к операции в качестве специализированного сотрудника, которому поручено предпринимать действия в отношении опасных лиц, власти имели позитивное обязательство сделать все, что можно было разумно ожидать от них, чтобы защитить его от рисков подобной операции.

Далее Суд приступил к изучению стандарта, в соответствии с которым должна оцениваться степень соблюдения этого обязательства. Опираясь на свою устоявшуюся судебную практику, Суд подчеркнул, что стандарт разумности в отношении этого позитивного обязательства (пункт 1 статьи 2 Конвенции) не был таким строгим, как в отношении негативного обязательства (пункт 2 статьи 2 Конвенции) (воздерживаться от применения силы "в большей степени, чем это абсолютно необходимо" - строго пропорциональное применение силы, исключающее любую свободу усмотрения). Скорее, объем и содержание оперативного позитивного обязательства, о котором идет речь, должны быть определены таким образом, чтобы не налагать на органы власти невозможного или непропорционального бремени, учитывая выбор, с которым они сталкиваются (приоритеты и ресурсы), а также непредсказуемость человеческого поведения (см., в частности, дела "Osman v. the United Kingdom", § 116; "Onery?ld?z v. Turkey [GC]"14, § 107; "Финогенов и другие против Российской Федерации"15, § 209; "Lambert and Others v. France [GC]"16, § 144-48; и "Герасименко и другие против Российской Федерации"17, § 96).

В этой связи Суд пояснил следующее:

- объем/содержание позитивного обязательства по защите сотрудников правоохранительных органов от рисков для их жизни не должны лишать их возможности участвовать в активных операциях против вооруженных и опасных лиц или чрезмерно обременять органы власти их организацией;

- сотрудники правоохранительных органов, которые добровольно привлекаются к службе (особенно в специализированных подразделениях, противодействующих террористам или иным опасным лицам), несомненно, должны осознавать, что это может иногда поставить их в ситуации, когда они столкнутся со смертельными угрозами, от которых может быть трудно уберечься, в то же время власти обязаны обеспечить, чтобы эти офицеры были должным образом обучены и подготовлены;

- кроме того, власти должны в полной мере выполнять свои негативные обязательства по пункту 2 статьи 2 Конвенции перед любым лицом, на которое направлена операция или которое непосредственно затронуто ею.

b) Исходя из изложенных соображений, Суд постановил, что, хотя власти допустили ошибки при планировании и проведении операции, однако предпринятые ими шаги по минимизации риска для жизни офицера можно считать разумными. Операция была неоправданно поспешной, вероятная степень сопротивления задерживаемого лица была недооценена, но в то же время власти приняли разумные меры предосторожности: они получили разведданные о лице и составили планы относительно того, как арестовать его и захватить его оружие; они организовали группу специально обученных офицеров, действовавших скоординировано, при этом взаимодействие сотрудников правоохранительных органов не прерывалось на протяжении всей операции. Суд не стал рассматривать вопрос относительно оборудования и огнестрельного оружия, предоставленных антитеррористическому отряду: именно национальные власти (которые имеют больше возможностей оценить соответствующие потребности и взять на себя ответственность за выбор надлежащих средств) должны были решить, как следует распределять свои ограниченные ресурсы. Отмечено, что офицеры не были явно плохо подготовлены для выполнения своей задачи. Суд подчеркнул, что ему следует быть крайне осторожным в отношении пересмотра любого из решений, принятых властями в подобных обстоятельствах с оглядкой на ретроспективу (осторожность уже проявлялась даже тогда, когда Суд рассматривал вопрос о том, применили ли власти силу, которая была "более чем абсолютно необходимой", где, как отмечалось выше, действует гораздо более строгий стандарт).

2. Что касается процессуального обязательства по статье 2 Конвенции провести эффективное расследование, то Суд, опираясь на установленные принципы, изложенные в его судебной практике (в частности, в деле "Mastromatteo v. Italy [GC]"18, § 89-90 и 94-96; и совсем недавно, в деле "Kotilainen and Others v. Finland"19, § 91), установил, что власти должны были расследовать не только дело в отношении непосредственного убийцы, но и проверить, способствовали ли какие-либо должностные лица смерти офицера из-за небрежности при планировании и проведении операции. Суд подтвердил следующее - обязанность по расследованию, возникшая в связи с гибелью людей в обстоятельствах, потенциально связанных с ответственностью государства из-за предполагаемой халатности, так же применяется в отношении сотрудников полиции, убитых при исполнении своих служебных обязанностей частными лицами. Основываясь на фактах, Суд определил: власти не выполнили должным образом эту обязанность из-за двух серьезных недостатков в проведенных национальных расследованиях: одно из расследований было открыто не по инициативе властей (а, скорее, было вызвано жалобой матери покойного) и, что более важно, имело место полное отсутствие публичности и участия заявителей в обоих расследованиях.

См. также вышеприведенное дело "Hanan v. Germany" (no. 4871/16). Постановление от 16 февраля 2021 года.

Статья 3 Конвенции (запрет пыток)

Дело "E.G. v. the Republic of Moldova" (no. 37882/13). Постановление от 13 апреля 2021 года.

Статьи 3 и 8 Конвенции: амнистия и неэффективное исполнение приговора за преступление против сексуальной свободы.

Заявительница стала жертвой сексуального насилия со стороны трех человек. В декабре 2009 года трое насильников (которые находились на свободе во время уголовного разбирательства) были осуждены по приговору апелляционного суда и приговорены к тюремному заключению. После вынесения приговора двое из них были немедленно арестованы и лишены свободы. В мае 2010 года власти выдали ордер на розыск в отношении третьего (В.Б.). Находясь на свободе, В.Б. попросил (через своего адвоката) освободить его от наказания на основании Закона об амнистии 2008 года. Его ходатайство было первоначально отклонено в первой инстанции (как и ходатайство одного из других нападавших), но в мае 2012 года апелляционный суд удовлетворил его апелляцию и амнистировал его. Несколькими более поздними судебными актами данное постановление было сначала отменено, а затем В.Б. был снова амнистирован. В это время В.Б. был арестован, после чего освобожден на основании решения апелляционного суда, принятого в мае 2012 года. Наконец, 18 ноября 2013 года принято решение об отклонении ходатайства В.Б. об амнистии, и в конце января 2014 года прокурор сообщил полиции, что амнистия В.Б. отменена, и потребовал, чтобы его разыскали. Однако позже было установлено, что 16 ноября 2013 года В.Б. покинул страну в направлении Украины. Несмотря на международный ордер на арест (выданный в 2015 году), его так и не разыскали. Ссылаясь на статьи 3 и 8 Конвенции, заявительница жаловалась на решение властей об амнистии В.Б. и на их неспособность эффективно исполнить приговор в отношении В.Б. о лишении его свободы. Суд признал нарушение статей 3 и 8 Конвенции.

Постановление заслуживает внимания, поскольку оно содержит разъяснение судебной практики Суда в отношении: 1) соблюдения шестимесячного срока в контексте длящихся, непрерывных обстоятельств; 2) применения амнистии в контексте частного насилия; и 3) процессуального обязательства по исполнению приговора в данном контексте.

1. Что касается применения шестимесячного срока к длящимся обстоятельствам, Суд подтвердил: не все они имеют одинаковый характер (дело "Mocanu and Others v. Romania [GC]"20, § 262). Хотя существует очевидная разница между различными длящимися обстоятельствами, Суд подчеркнул следующее - заявители должны подавать свои жалобы "без неоправданной задержки", как только станет очевидно, что нет реальной перспективы благоприятного исхода или прогресса на национальном уровне (дело "Sokolov and Others v. Serbia (dec.)"21, конец § 31). В названном деле в ответ на довод Правительства о том, что заявительница должна была подать заявление в течение шести месяцев с момента принятия решения об амнистии в мае 2012 года. Суд отметил - ключевой аспект ее жалоб по статьям 3 и 8 Конвенции состоит в фактической безнаказанности за преступление сексуального насилия, совершенного В.Б. в отношении нее. Конкретные недостатки, на которые она ссылалась (применение, как предполагается, незаконной амнистии и последующее бездействие властей в отношении розыска Б.В.), были неразрывно связаны, что означало следующее - весь период неисполнения уголовного наказания можно рассматривать целиком для целей шестимесячного правила. Ничто не указывало Суду на то, что исполнение приговора В.Б. в ходе соответствующего национального разбирательства стало невозможным, в этой связи Суд отклонил возражение Правительства.

2. Относительно применения амнистии Суд сослался на свою судебную практику, разработанную в контексте жестокого обращения со стороны государственных служащих, где было установлено что амнистии и помилования не следует допускать (дело "Mocanu and Others", упомянутое выше, § 326), таким образом Суд уже рассматривал применимость амнистии в контексте частного насилия, где обращение, на которое подана жалоба, достигает порога жестокости в соответствии со статьей 3 Конвенции (дело "Pulfer v. Albania"22, § 83). Однако Суд также подтвердил, что помилование и амнистия являются в первую очередь вопросами национального законодательства и, в принципе, не противоречат международному праву, за исключением случаев, когда они касаются действий, представляющих собой серьезные нарушения основных прав человека (дела "Margus v. Croatia [GC]"23, § 139; и "Makuchyan and Minasyan v. Azerbaijan and Hungary"24, § 160).

В данном деле Суд счел, что совершенное сексуальное насилие над заявительницей серьезно нарушило ее физическую и моральную неприкосновенность, поэтому амнистия В.Б. могла противоречить обязательствам государства по статьям 3 и 8 Конвенции, в соответствии с которыми рассматривалось настоящее дело (см. также, например, дело "Y v. Bulgaria"25, § 63-64). В этой связи Суд отметил отсутствие последовательности со стороны национальных судов в применении амнистии в соответствии с Законом 2008 года: амнистия не была предоставлена другому нападавшему на заявительницу, который находился в аналогичной ситуации с В.Б. Суд также отметил, что, хотя в конце концов амнистия была отменена, тот факт, что В.Б. пользовался амнистией в течение года, а затем воспользовался возможностью сбежать, противоречит процессуальным обязательствам государства по статьям 3 и 8 Конвенции.

3. Что касается обязанности государства по исполнению приговора, Суд сослался на свою судебную практику по статье 2 Конвенции, согласно которой исполнение вынесенного приговора должно рассматриваться как неотъемлемая часть процессуального обязательства государства (дела "Kitanovska Stanojkovic and Others v. the former Yugoslav Republic of Macedonia"26, § 32-33; "Akeliene v. Lithuania"27, § 85; и упомянутое выше дело "Makuchyan and Minasyan", § 50). Суд счел, что то же самое применимо в данном контексте в отношении осуждения за совершенное сексуальное насилие, подпадающее под статьи 3 и 8 Конвенции.

По фактическим обстоятельствам дела Суд отметил - между властями отсутствовала координация в отношении различных решений о предоставлении и отмене амнистии В.Б. Он также отметил неоправданные значительные задержки в действиях, предпринятых для определения местонахождения В.Б. (в отношении полицейского розыска и выдачи международного ордера на арест) (см. контраст с выводами по упомянутому выше делу "Akeliene", § 91-93). Поэтому Суд пришел к выводу: меры, предпринятые властями для приведения приговора в отношении В.Б. в исполнение, были ненадлежащими и не соответствовали процессуальным обязательствам государства по статьям 3 и 8 Конвенции в данном контексте.

Дело "X and Others v. Bulgaria" (no. 22457/16). Постановление Большой Палаты от 2 февраля 2021 года.

Статья 3 Конвенции: позитивные обязательства государства относительно утверждений о сексуальном насилии над несовершеннолетними, находящимися на попечении государства; толкование процессуального обязательства в свете Лансаротской конвенции28.

Заявители, трое братьев и сестер, родившихся в Болгарии, были усыновлены итальянской семьей. Вскоре после усыновления дети рассказали своим приемным родителям о сексуальном насилии, совершенном в отношении них во время пребывания в детском доме в Болгарии. Родители обратились с заявлением к властям Италии. Они, в свою очередь, передали их властям Болгарии. Родители также связались с итальянским журналистом, опубликовавшем статью о широко распространенном сексуальном насилии над детьми в детском доме, которая привлекла внимание средств массовой информации Болгарии. Расследование, начатое в Болгарии, было прекращено за отсутствием доказательств совершения уголовного правонарушения. Большая Палата постановила, что нарушения статей 3 Конвенции (материально-правовой и процессуальной части), а также статьи 8 Конвенции не было. Большая Палата сочла следующее - жалобы должны рассматриваться только в соответствии со статьей 3 Конвенции и не обнаружила нарушения материально-правового аспекта этого положения, однако установила нарушение процессуального (следственного) аспекта этой статьи.

Это постановление Большой Палаты заслуживает внимания, поскольку в нем разъясняется содержание позитивных обязательств государства при расследовании случаев сексуального насилия над несовершеннолетними, находящимися на попечении государства.

1. В отношении позитивных обязательств в соответствии с материально-правовой частью статьи 3 Конвенции Большая Палата вновь заявила, опираясь на дела "О′Keeffe v. Ireland [GC]"29 и "Nencheva and Others v. Bulgaria"30 (дело по статье 2 Конвенции), что государства несут повышенную обязанность по защите детей, находящихся на государственном попечении, поскольку они пребывают в особо уязвимом положении. В этом отношении в постановлении проводится четкое разграничение между, с одной стороны, обязательством создать законодательную, нормативную базу для обеспечения защиты и, с другой стороны, обязательством принимать оперативные меры для защиты конкретных лиц от риска жестокого обращения в различных конкретных обстоятельствах. Относительно рассмотренного дела отмечено следующее.

То, каким образом была составлена нормативная база (включая соответствующие положения уголовного законодательства, а также механизмы контроля и выявления), не приводило к нарушению статьи 3 Конвенции. В частности, важно отметить, что не было зафиксировано никакой системной проблемы, связанной с сексуальным насилием над малолетними детьми в интернатных учреждениях, которая требовала бы более жестких мер со стороны властей.

Поскольку заявители были переданы на попечение исключительно государственным органам, обязанность последних принимать превентивные оперативные меры возросла и требовала от них проявления особой бдительности. Однако, применив тест дела "Osman v. United Kingdom [GC"]31, Большая Палата установила, что в этой части нарушение не было доказано: не предоставлено достаточной информации для того, чтобы установить, что болгарские власти знали или должны были знать о существовании реальной и непосредственной угрозы заявителям подвергнуться жестокому обращению для того, чтобы, например, породить вышеупомянутое обязательство защищать их от такого риска.

2. Относительно предусмотренного статьей 3 Конвенции процессуального обязательства провести эффективное расследование спорных утверждений о совершении сексуального насилия над детьми Большая Палата сделала два ключевых разъяснения о его сфере действия и содержании.

Во-первых, такое процессуальное обязательство должно толковаться в свете обязательств, вытекающих из применимых международных документов, в частности, Конвенции о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуальных надругательств (Лансаротская конвенция)32.

Во-вторых, по аналогии с судебной практикой по статьей 2 Конвенции (дело "Guzelyurtlu and Others v. Cyprus and Turkey [GC"]33) и ссылаясь на Лансаротскую конвенцию, Большая Палата рассмотрела обязанность сотрудничать с властями другого государства как составляющую часть процессуального обязательства в соответствии со статьей 3 Конвенции по делам о насилии в транснациональном контексте, подобном рассмотренному.

С этой точки зрения Большая Палата сочла, что болгарские следственные органы, которые не использовали имеющиеся механизмы расследования и международного сотрудничества, не приняли всех разумных мер для того, чтобы выяснить факты, и не провели полного и тщательного анализа представленных им доказательств. В частности, inter alia:

- они не пытались связаться с родителями заявителей (усыновителями), чтобы своевременно предоставить им необходимую информацию и поддержку, с тем чтобы они могли принять активное участие в различных процедурах;

- беседы с другими детьми из детского дома не всегда были адаптированы к их возрасту и зрелости, а также не были записаны на видео;

- власти Болгарии не оценили необходимость в проведении беседы с заявителями и их родителями; в то же время они могли бы принять меры для оказания помощи и поддержки заявителям в их двойном качестве потерпевших и свидетелей, а также могли бы выехать в Италию в рамках взаимной правовой помощи или обратиться к итальянским властям с просьбой вновь опросить заявителей (даже если бы они не стремились опросить заявителей напрямую, они могли бы, по крайней мере, запросить у своих итальянских коллег видеозаписи, сделанные заявителями, с целью оценки их достоверности; психологи, которые беседовали с заявителями в Италии, также могли бы предоставить соответствующую информацию);

- аналогичным образом власти Болгарии, опять же в контексте международного правового сотрудничества, могли бы потребовать, чтобы заявители прошли медицинское обследование;

- власти Болгарии не пытались опросить всех детей, названных заявителями, которые якобы либо стали жертвами жестокого обращения, либо совершили жестокое обращение (некоторые из предполагаемо совершенных актов были приравнены к жестокому обращению и, таким образом, подпадали под процессуальное обязательство расследовать эти предполагаемые факты);

- власти также не предусмотрели последовательного и соразмерного осуществления следственных мероприятий более скрытого характера, таких как наблюдение за периметром детского дома, прослушивание телефонных переговоров или перехват телефонных и электронных сообщений, а также использование агентов под прикрытием;

- несмотря на утверждения о том, что фотограф сделал снимки, следователями не рассматривалась возможность обыска его студии и изъятия носителей, на которых могли храниться материалы.

Таким образом, отмеченные недостатки были достаточно серьезными, чтобы Большая Палата сочла, что расследование не было эффективным для целей статьи 3 Конвенции, толкуемой в свете других применимых международных актов, в частности, Лансаротской конвенции.

Дело "Sabalic v. Croatia" (no. 50231/13). Постановление от 14 января 2021 года.

Статьи 3 и 14 Конвенции: процессуальное обязательство в отношении гомофобных34 актов насилия.

Заявительница подверглась нападению в ночном клубе со стороны мужчины М.М., который во время нападения сделал ряд дискриминационных заявлений относительно сексуальной ориентации заявительницы. Реагирование полиции состояло не в том, чтобы проинформировать уполномоченную Государственную прокуратуру (что они были обязаны сделать в соответствии с национальным законодательством), а в том, чтобы возбудить дело о совершении М.М. мелких правонарушений, которые не касались преступного нападения, совершенного на почве ненависти. Заявительница не была проинформирована о производстве по делу о мелких правонарушениях и не получала никакой информации от властей. Поэтому она подала жалобу на М.М. в Государственную прокуратуру, обвиняя его в совершении преступления, связанного с совершением актов насилия на почве ненависти и дискриминации. Хотя Государственная прокуратура возбудила уголовное дело, но в конечном итоге отклонила жалобу на том основании, что привлечение М.М. к ответственности за совершение незначительных правонарушений создало формальное препятствие для уголовного преследования на основе принципа ne bis in idem. Национальные суды оставили это решение в силе. Заявительница подала в Суд жалобу на отсутствие надлежащей реакции со стороны национальных властей в отношении насилия, примененного к ней на почве ненависти. Суд установил нарушение статьи 3 Конвенции (процессуальная часть) в совокупности со статьей 14 Конвенции.

Это постановление заслуживает внимания, поскольку, во-первых, оно содержит всеобъемлющее изложение соответствующих принципов по статьям 3 и 14 Конвенции, касающихся процессуального обязательства государства при расследовании инцидентов насилия, вызванных предполагаемым дискриминационным отношением. Во-вторых, Суд впервые подробно рассмотрел вопрос о том, каким образом неполное выполнение процессуального обязательства по статьям 3 и 14 Конвенции может рассматриваться как "фундаментальное нарушение", которое может повлечь исключение из принципа res judicata и позволить возобновить производство в ущерб обвиняемому на основании пункта 2 статьи 4 Протокола N 7 к Конвенции.

1. Что касается процессуального обязательства государства по статьям 3 и 14 Конвенции, то постановление Суда основывается на установленных принципах, изложенных, например, в делах "Identoba and Others v. Georgia"35, § 66-67; "M.C. and A.C. v. Romania"36, § 108-115; и "Skorjanec v. Croatia"37, § 52-57. Так, описываются три контекста, в которых Суд до настоящего момента находил нарушения процессуального обязательства по этим статьям:

а) в случае отсутствия принятия национальными властями всех разумных мер для эффективного расследования того, могло ли дискриминационное отношение сыграть определенную роль в произошедших событиях;

b) если уголовное дело прекращено по формальным основаниям без рассмотрения обстоятельств дела компетентным судом, что стало следствием недостатков в действиях соответствующих органов государственной власти;

c) в случае явной несоразмерности тяжести проступка и его последствий на национальном уровне, создающей ощущение, что акты жестокого обращения были проигнорированы соответствующими органами власти, а эффективные средства правовой защиты от актов жестокого обращения отсутствуют.

В рассматриваемом деле Суд установил, что производство по делу о мелких правонарушениях, совершенных М.М., не отвечало необходимым стандартам эффективности в соответствии с судебной практикой Суда: оно никоим образом не касалось совершенного преступления на почве ненависти, выразившегося в физическом нападении на заявительницу, которое привело к применению меры наказания, явно несоразмерной тяжести рассматриваемого жестокого обращения.

2. Что касается принципа ne bis in idem, использованного национальными властями в качестве основания для прекращения уголовного преследования в отношении М.М., то Суд в первую очередь отметил, что национальные власти сами создали ситуацию, в которой они, необоснованно возбуждая производство по делам о мелких правонарушениях, подорвали возможность надлежащего применения на практике соответствующих положений и требований национального уголовного законодательства.

Суд также счел важным вновь подчеркнуть, что принцип правовой определенности в уголовных делах не является абсолютным. Действительно, пункт 2 статьи 4 Протокола N 7 к Конвенции прямо разрешает Договаривающимся государствам вновь открывать дело в ущерб обвиняемому, если, в частности, в ходе разбирательства было обнаружено "фундаментальное нарушение" (сравните с делом "Tasdemir v. Turkey (dec.)"38, где указано, что могут существовать фактические или юридические препятствия для возобновления дела). Такое "фундаментальное нарушение" возникает, когда обвиняемый был оправдан по обвинению в совершении преступления или понес наказание за преступление менее серьезное, чем то, которое предусмотрено применимым законодательством, если имеется серьезное нарушение процессуальной нормы, подрывающей целостность разбирательства (см. дело "Mihalache v. Romania [GC]"39, § 129 и 133). Кроме того, согласно принципу ne bis in idem не может даже возникнуть вопроса о серьезном нарушении основных прав человека в результате ошибочного прекращения разбирательства (см. дело "Margus v. Croatia [GC]"40). Вместе с тем Суд счел, что национальные власти могли бы устранить предполагаемые нарушения статьи 4 Протокола N 7 к Конвенции на национальном уровне: в делах, когда национальные власти возбуждают два производства, но позже признают нарушение принципа ne bis in idem и предлагают соответствующее возмещение путем, например, прекращения или отмены необоснованного производства и устранения его последствий, Суд может счесть положение исправленным (см. дело "Сергей Золотухин против России [GC]"41, § 114-115).

В данном деле Суд установил, что как неспособность расследовать мотивы ненависти, стоящие за насильственным нападением, так и отсутствие учета таких мотивов при определении меры наказания за насильственные преступления на почве ненависти представляют собой "фундаментальные нарушения" в производстве по смыслу пункта 2 статьи 4 Протокола N 7 к Конвенции. Суд также отметил следующее - национальные власти не смогли исправить оспариваемую ситуацию, хотя нельзя сказать, что de jure существовали препятствия для этого: они могли бы предложить ответчику соответствующее возмещение, например, прекратив или отменив необоснованное производство по делу о мелких правонарушениях, ликвидировав его последствия и повторно рассмотрев дело.

Таким образом, Суд установил, что, возбудив неэффективное производство по делам о совершении мелких правонарушений, и, следовательно, ошибочно прекратив производство по уголовному делу по формальным основаниям, национальные власти не выполнили надлежащим образом свое процессуальное обязательство по статье 3 Конвенции в сочетании со статьей 14 Конвенции.

Статья 4 (запрет рабства и принудительного труда)

Дело "V.C.L. v. the United Kingdom and A.N. v. the United Kingdom" (nos. 77587/12 and 74603/12). Постановление от 16 февраля 2021 года.

Статья 4 и пункт 1 статьи 6 Конвенции: позитивное обязательство защищать лицо, ставшее жертвой торговли людьми (статья 4 Конвенции), и влияние на справедливое судебное разбирательство по отношению к такому лицу (пункт 1 статьи 6 Конвенции).

Заявления были поданы двумя гражданами Социалистической Республики Вьетнам, которые, будучи еще несовершеннолетними, были обвинены - и впоследствии признали себя виновными - в совершении преступлений, связанных с оборотом наркотиков, после того как их обнаружили работающими садовниками на производстве каннабиса в Соединенном Королевстве. После вынесения обвинительных приговоров они были признаны жертвами торговли людьми компетентным органом, ответственным за принятие решений о том, было ли лицо продано с целью эксплуатации (этот орган выявляет потенциальных жертв современного рабства и обеспечивает им соответствующую поддержку). Хотя впоследствии прокуратура пересмотрела свое решение о возбуждении уголовного дела в соответствии с решением компетентного органа, она пришла к выводу, что указанные мужчины не являлись жертвами торговли людьми. Затем Апелляционный суд рассмотрел вопрос о том, было ли решение о возбуждении уголовного дела злоупотреблением процессуальными полномочиями, но на основании имеющихся фактов пришел к выводу, что решение о возбуждении уголовного дела было обоснованным. Заявители в соответствии со статьями 4 и 6 Конвенции жаловались на свое осуждение и Суд признал нарушение обоих положений.

Это постановление заслуживает внимания, поскольку Суд впервые: 1) подробно остановился на вопросе о том, возникает ли и при каких обстоятельствах возникает вопрос с точки зрения позитивных обязательств государств по статье 4 Конвенции в контексте судебного преследования жертвы или потенциальной жертвы торговли людьми; и 2) может ли в этом контексте нарушение позитивных обязательств государства по статье 4 Конвенции приравниваться к отказу в справедливом судебном разбирательстве по смыслу пункта 1 статьи 6 Конвенции.

1. Что касается позитивного обязательства государства по статье 4 Конвенции, то Суд вновь подтвердил: это обязательство должно пониматься в свете Конвенции Совета Европы о противодействии торговле людьми42 (Конвенция о противодействии торговле людьми) и того, как оно было истолковано Группой экспертов по борьбе с торговлей людьми (GRETA). В этой связи Суд принял во внимание, в частности, статью 26 Конвенции о противодействии торговле людьми, которая требует от Договаривающихся государств предусмотреть возможность не налагать наказания на жертв торговли людьми за их участие в незаконной деятельности в той мере, в какой они были вынуждены действовать таким образом.

Суд постановил, что судебное преследование жертв или потенциальных жертв торговли людьми может при определенных обстоятельствах противоречить обязанности государства по статье 4 Конвенции принимать оперативные меры для их защиты. Поэтому Суд подчеркнул: раннее выявление жертв или потенциальных жертв торговли людьми имеет первостепенное значение. В частности, как только властям становится известно или должно быть известно об обстоятельствах, достоверно указывающих на то, что лицо, подозреваемое в совершении преступления, могло стать жертвой торговли людьми или эксплуатации, оно должно быть незамедлительно проверено квалифицированными специалистами, подготовленными для работы с жертвами торговли людьми. Эта проверка должна основываться на критериях, определенных в Палермском протоколе Организации Объединенных Наций43 и Конвенции о противодействии торговле людьми.

Суд также подчеркнул - учитывая, что ответ на вопрос является ли лицо жертвой торговли людьми может повлиять на определение достаточности доказательств для выдвижения обвинения и отвечает общественным интересам, то любое решение о том, выдвигать или не выдвигать обвинение против потенциальной жертвы торговли людьми должно - насколько это возможно - приниматься только после того, как квалифицированное лицо проведет проверку на предмет торговли людьми. Любое последующее решение прокурора должно будет учитывать результаты этой проверки. Хотя Суд признал, что прокурор, возможно, не будет связан выводами, сделанными в ходе такой проверки на предмет торговли людьми (см. дело "S.M. v. Croatia [GC]"44, § 322, относительно различий в определении такого статуса жертвы в административном и уголовном судопроизводстве), для несогласия с ними необходимо будет иметь четкие основания, согласующиеся с определением торговли людьми, содержащимся в Палермском протоколе и Конвенции о противодействии торговле людьми.

Основываясь на фактах этих дел, Суд установил: несмотря на то, что заявители были обнаружены при обстоятельствах, указывающих на то, что они были жертвами торговли людьми, им было предъявлено обвинение в совершении преступления, в котором они признали себя виновными по совету своих законных представителей, без предварительного рассмотрения их дела компетентным органом. Хотя впоследствии они были признаны компетентным органом жертвами торговли людьми, однако прокуратура, не представив достаточных оснований для своего решения, не согласилась с этой оценкой, и Апелляционный суд, опираясь на те же необъективные основания, признал решение о возбуждении уголовного дела обоснованным. Суд счел, что это противоречит обязательствам государства в соответствии со статьей 4 Конвенции принимать оперативные меры для защиты заявителей первоначально в качестве потенциальных жертв торговли людьми либо впоследствии в качестве лиц, признанных компетентным органом жертвами торговли людьми.

2. Что касается аспекта справедливого судебного разбирательства согласно пункту 1 статьи 6 Конвенции, то Суд в этом контексте рассмотрел следующие вопросы: а) поднимает ли факт отсутствия оценки того, были ли заявители жертвами торговли людьми (до того, как они были обвинены и осуждены за преступления, связанные с оборотом наркотиков), какой-либо вопрос в соответствии с пунктом 1 статьи 6 Конвенции; б) отказались ли заявители от своих прав в соответствии с этой статьей, признав себя виновными; и в) было ли судебное разбирательство в целом справедливым?

Что касается первого вопроса, то Суд подчеркнул - доказательства, касающиеся статуса обвиняемого как жертвы торговли людьми, должны рассматриваться как "основополагающий аспект" защиты, которым он или она должен (должна) иметь возможность воспользоваться без каких-либо ограничений. В этой связи, несмотря на пассивность представителей заявителей, которые не поднимали вопрос об их статусе жертв торговли людьми, Суд сослался на позитивное обязательство государства в соответствии со статьей 4 Конвенции расследовать дела о потенциальной торговли людьми. Следовательно, опираясь на свои выводы согласно статье 4 Конвенции, Суд счел, что отсутствие надлежащей оценки статуса заявителей как жертв торговли людьми не позволило властям получить доказательства, которые, возможно, составляли основополагающий аспект их защиты.

Относительно второго вопроса, Суд определил, что в отсутствие какой-либо оценки того, были ли заявители жертвами торговли людьми, и, если были, то могло ли это оказать какое-либо влияние на их уголовную ответственность, эти заявления не были сделаны с всеобъемлющим учетом фактических обстоятельств. Более того, в таких обстоятельствах любой отказ заявителей от прав противоречил бы значимым общественным интересам в борьбе с торговлей людьми и защите ее жертв. Поэтому Суд не согласился с тем, что признание заявителями своей вины равносильно отказу от своих прав в соответствии с пунктом 1 статьи 6 Конвенции.

В отношении третьего вопроса, Суд сделал акцент, в частности, на том, что Апелляционный суд не рассмотрел дело с учетом требований, установленных статьей 4 Конвенции, что привело к его неспособности устранить недостатки в разбирательстве, которые были допущены при предъявлении обвинений заявителям и в конечном итоге привели к их осуждению. Поэтому Суд счел, что разбирательство в целом было несправедливым в нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции.

Статья 5 (право на свободу и личную неприкосновенность)

Дело "Azizov and Novruzlu v. Azerbaijan" (nos. 65583/13, 70106/13). Постановление от 18 февраля 2021 года.

Статья 18 Конвенции в сочетании с пунктом 3 статьи 5 Конвенции: применимость к процессуальным гарантиям.

Заявители, члены неправительственной организации ("NIDA" - одно из самых активных молодежных движений в Азербайджанской Республике), были арестованы и заключены под стражу по обвинению в незаконном хранении наркотиков и бутылок с зажигательной смесью, участии в серии мирных антиправительственных демонстраций. Они подали жалобу в соответствии с пунктом 3 статьи 5 Конвенции и Суд установил нарушение этого положения, взятое отдельно: предварительное заключение заявителей было продлено на основании ненадлежащих оснований или стереотипной формулы, без учета конкретных обстоятельств дела и того факта, что один из заявителей был несовершеннолетним. Подняв вопрос о применимости статьи 18 Конвенции ex officio, Суд установил, что продолжительное содержание заявителей под стражей преследовало скрытую цель, состоящую в том, чтобы заставить замолчать и наказать заявителей за их активное участие в антиправительственных демонстрациях. Суд пришел к выводу о нарушении статьи 18 Конвенции в сочетании с пунктом 3 статьи 5 Конвенции.

Это постановление примечательно тем, что Суд впервые применил статью 18 Конвенции в сочетании с пунктом 3 статьи 5, а не с пунктом 1 статьи 5 Конвенции, как во многих предыдущих аналогичных делах. Это также первый случай после дела "Merabishvili v. Georgia [GC]"45, когда Суд рассматривает дело с точки зрения потенциального множества целей. В связи с последним представляют интерес два аспекта: то, что Суд исходил из предположения, что предварительное заключение заявителей преследовало законную цель; и то, каким образом Суд проводит разграничение между элементами, относящимися к разным этапам двухуровневого теста, изложенного в деле "Merabishvili" (направленного на то, чтобы установить - преследовало ли данное ограничение скрытую цель и являлась ли установленная скрытая цель преобладающей).

1. Согласно позиции, изложенной в деле "Merabishvili" (§ 287), статья 18 Конвенции может применяться только в сочетании со статьей, устанавливающей или квалифицирующей права и свободы, предусмотренные Конвенцией (например, второе предложение пункта 1 статьи 5 и вторые абзацы статей 8-11 Конвенции). Еще предстоит установить, допускает ли этот принцип применение статьи 18 Конвенции в сочетании с процессуальными гарантиями (такими, как предусмотренные пунктами 2-5 статьи 5 Конвенции и, как в данном деле, пунктом 3 статьи 5 Конвенции).

Вопрос о том, можно ли ссылаться на статью 18 Конвенции в сочетании с пунктом 3 статьи 5 Конвенции был впервые поднят в деле "Selahattin Demirtas v. Turkey (no. 2) [GC]" (см. постановаление Палаты46). Большая Палата в данном деле, напротив, установила отсутствие обоснованного подозрения в нарушении пункта 1 статьи 5 Конвенции, а также, что предварительное заключение преследовало исключительно скрытую цель, противоречащую статье 18 Конвенции в сочетании с пунктом 1 статьей 5 Конвенции (см. также дела против Азербайджанской Республики "Aliyev v. Azerbaijan"47, "Natig Jafarov v. Azerbaijan"48, "Khadija Ismayilova v. Azerbaijan (no. 2)"49 и "Yunusova and Yunusov v. Azerbaijan (no. 2)"50, включая, в частности, дела, возбужденные другими членами организации "NIDA": "Rashad Hasanov and Others v. Azerbaijan"51 и "Ibrahimov and Mammadov v. Azerbaijan"52).

В рассматриваемом деле в отличие от упомянутых дел жалоба заявителей в соответствии с пунктом 1 статьи 5 Конвенции об отсутствии "обоснованного подозрения" в совершении ими преступления была отклонена ввиду неисчерпания внутренних средств правовой защиты. Далее Суд подтвердил, что на статью 18 Конвенции можно ссылаться в сочетании с пунктом 3 статьи 5 Конвенции (сравните с выводом Суда по делу "Ilgar Mammadov v. Azerbaijan (no. 2)"53, учитывая, что оставался открытым вопрос о том, содержит ли статья 6 Конвенции какие-либо явные или подразумеваемые ограничения, которые могут стать предметом рассмотрения Суда в соответствии со статьей 18 Конвенции).

2. Также стоит отметить еще одну особенность названного дела. Суд решил не рассматривать отдельно согласно статье 18 Конвенции вопрос о том, преследовало ли содержание заявителей под стражей законную цель, предусмотренную подпунктом "с" пункта 1 статьи 5 Конвенции, поскольку жалоба в соответствии с этим основным положением была признана неприемлемой ввиду неисчерпания внутренних средств правовой защиты (см. выше). Постановление скорее фокусируется на статье 18 Конвенции в сочетании с пунктом 3 статьи 5 Конвенции и, следовательно, исходит из предположения, что существовала законная цель содержания под стражей. Это отличает данное дело от дел, касающихся наложения ограничений, которые применялись исключительно со скрытой целью (дело "Rashad Hasanov and Others v. Azerbaijan" и другие дела, упомянутые выше). Это привело к рассмотрению дела с точки зрения потенциального множества целей задержания.

3. В этой связи при рассмотрении вопроса о том, преследовало ли предварительное заключение заявителей также скрытую цель (первый этап теста, изложенного в деле "Merabishvili"), Суд опирался на следующие элементы:

- выводы Суда по делу "Rashad Hasanov and Others", свидетельствующие о конкретных действиях правоохранительных органов против "NIDA" и ее членов: из заявления для прессы было ясно, что они пытались связать предполагаемое владение заявителями наркотическими веществами с их членством в "NIDA", описывая организацию как "деструктивную силу" и квалифицируя ее деятельность как незаконную, без каких-либо оснований или доказательств;

- утверждения властей относительно намерения заявителей спровоцировать насилие и беспорядки в обществе;

- сроки возбуждения уголовного дела - после серии демонстраций и накануне еще одной запланированной - свидетельствуют о намерении властей предотвратить организацию дальнейших протестов против правительства.

Установив на указанных основаниях скрытый мотив, направленный на принуждение членов "NIDA" к молчанию и наказание за их активное участие в антиправительственных демонстрациях, Суд продолжил анализ того, была ли эта цель преобладающей (второй этап теста, изложенного в деле "Merabishvili"). Следующие соображения стали ключевыми для его вывода о нарушении статьи 18 Конвенции:

- дело явно являлось частью схемы произвольных арестов и задержаний критиков правительства, правозащитников и активистов гражданского общества, которая характеризуется преследованиями и злоупотреблениями уголовным законом (как это было выявлено в деле "Aliyev" и подтверждено в последующих постановлениях, в том числе в отношении членов "NIDA").;

- власти, по-видимому, придавали первостепенное значение своим действиям, направленным против "NIDA" как организации и ее руководителей, с целью, во-первых, предотвратить дальнейшие протесты с помощью принятия мер против заявителей и, во-вторых, парализовать деятельность "NIDA" посредством задержания ее четырех членов правления (дело "Rashad Hasanov and Others");

- то, каким образом национальные суды рассмотрели вопрос о продлении срока предварительного заключения заявителей: в частности, они полностью проигнорировали тот факт, что второй заявитель был несовершеннолетним (важный критерий, который, если бы он был принят во внимание, вероятно, привел бы к его быстрому освобождению из-под стражи).

Статья 6 Конвенции (право на справедливое судебное разбирательство)

Дело "Gu?mundur Andri Astra?sson v. Iceland" (no. 26374/18). Постановление от 1 декабря 2020 года.

Пункт 1 статьи 6 Конвенции: участие в отправлении правосудия судьи, процедура назначения которого была искажена превышением дискреционных полномочий и несоблюдением "установленных законом" требований.

Суд апелляционной инстанции отклонил жалобу заявителя на вынесенный в отношении него приговор по уголовному делу. Заявитель жаловался на то, что один из заседавших судей этого суда был назначен в нарушение национальной процедуры. Верховным Судом было признано, что назначение судьи было неправомерным в двух отношениях. Во-первых, Министр юстиции заменил четырех кандидатов (из пятнадцати кандидатов, признанных Комитетом по отбору судей наиболее квалифицированными) другими (включая судью, о которой идет речь, не вошедшую в число пятнадцати лучших), без проведения независимой оценки и без достаточного обоснования своего решения. Во-вторых, Парламент не голосовал отдельно по каждому кандидату, как того требует национальное законодательство, а проголосовал за список, представленный Министром en bloc [целиком]. Тем не менее Верховный Суд постановил, что эти нарушения не могут считаться достаточными для аннулирования назначения, а также, что в отношении заявителя было проведено справедливое судебное разбирательство. В марте 2019 года Палата Суда установила - имело место нарушение права на рассмотрение дела судом, "созданным на основании закона". Большая Палата Суда также установила нарушение этого аспекта статьи 6 Конвенции.

Данное постановление Большой Палаты заслуживает особого внимания. Во-первых, в нем даны разъяснения относительно значения и сферы охвата понятия "суд, созданный на основании закона", а также проанализирована его взаимосвязь с другими "институциональными требованиями" (в частности, принципами независимости и беспристрастности). Во-вторых, хотя Большая Палата одобрила подход Палаты к оценке, являлось ли нарушение "вопиющим", она развила его далее в систему трехступенчатой проверки.

Большая Палата проанализировала каким образом следует толковать каждый из трех отдельных аспектов концепции "суда, созданного на основании закона", с тем чтобы наилучшим образом отразить его цель и обеспечить подлинную эффективность предоставляемой им защиты.

Что касается аспекта "суда", то в дополнение к судебной функции и применимым требованиям независимости, беспристрастности и т.д., суду присущ характерный признак, заключающийся в том, что суд должен состоять из судей, отобранных на основе их заслуг посредством неукоснительного соблюдения процедуры, обеспечивающей назначение наиболее квалифицированных кандидатов - как с точки зрения профессиональных компетенций, так и с точки зрения моральных качеств: чем выше уровень суда в судебной иерархии, тем большие требования должны предъявляться в качестве критериев отбора.

В отношении аспекта "созданного (учрежденного)" Большая Палата определила его цель, заключающуюся в защите судебной власти от незаконного внешнего воздействия, в частности, со стороны исполнительной власти. В этом свете процедура назначения на должности судей всегда представляет собой неотъемлемую часть требований к суду, "созданному на основании закона", так что нарушения закона, регулирующего эту процедуру, могут сделать участие соответствующего судьи в рассмотрении дела "неправомерным".

Большая Палата далее разъяснила, что третий аспект - "на основании закона" - означает "в строгом соответствии с законодательством", так что положения о назначениях на должности судей должны быть сформулированы, насколько это возможно, в недвусмысленных выражениях в целях предотвращения произвольного вмешательства, в том числе со стороны исполнительной власти.

В то же время сам факт того, что исполнительная власть оказала решающее воздействие на процедуру назначения не может считаться проблемным как таковой. Наконец, с учетом очень тесной взаимосвязи и общей цели требований независимости/беспристрастности и "суда, созданного на основании закона", при исследовании соблюдения последнего необходимо системно выяснять, было ли предполагаемое нарушение в рассматриваемом случае настолько серьезным, чтобы подорвать основополагающие принципы верховенства права и разделения властей и поставить под угрозу независимость соответствующего суда.

2. На основе изложенного Большая Палата разработала следующие три критерия, которые должны в совокупности применяться для оценки того, имело ли место нарушение права на "суд, созданный на основании закона", с точки зрения цели и существа данного принципа (а именно, для обеспечения способности судебной власти выполнять свои функции без неоправданного вмешательства).

Во-первых, в целом для установления нарушения должно иметь место явное несоблюдение национального законодательства, имея ввиду, что оно должно быть объективно и реально идентифицируемо. Однако отсутствие такого несоблюдения не исключает возможности нарушения, поскольку процедура, которая, казалось бы, отвечает установленным правилам, тем не менее может привести к результатам, несовместимым с вышеуказанными целью и существом принципа.

Во-вторых, к нарушению могут привести только несоблюдение основополагающих правил проведения процедуры назначения на должности судей (то есть нарушения, затрагивающие существо рассматриваемого права). Например, назначение судьей лица, не отвечающего соответствующим квалификационным критериям, или иные нарушения, которые могут подорвать соблюдение требования "суда, созданного на основании закона". Следовательно, недочеты технического характера не достигают соответствующего порога нарушения.

В-третьих, рассмотрение национальными судами правовых последствий нарушения национальной нормы о назначении на должности судей должно осуществляться на основе конвенционных стандартов. В частности, в зависимости от конкретных обстоятельств дела необходимо установить справедливый и соразмерный баланс при решении вопроса о том, имелась ли реальная необходимость существенного и убедительного характера, оправдывающая отход от конкурирующих принципов правовой определенности и несменяемости судей. С течением времени сохранение правовой определенности будет иметь все большее значение при установлении баланса.

3. Рассматривая дело, Большая Палата установила, что само существо права заявителя на "суд, созданный на основании закона", было нарушено из-за участия в его судебном разбирательстве судьи, процедура назначения на должность которого была искажена явным и грубым нарушением основополагающей национальной нормы, направленной на ограничение влияния исполнительной власти и укрепление независимости судебной власти. Таким образом, первый и второй критерии оценки нарушения были удовлетворены. В частности, Министр юстиции не смогла объяснить, почему она предпочла одного кандидата другому. Учитывая предполагаемые политические связи между ней и мужем данной судьи, ее действия носили характер, вызывающий объективно обоснованные опасения, что она действовала по политическим мотивам.

Кроме того, Министр была членом одной из политических партий, составляющих большинство в коалиционном Правительстве, таким образом, одним голосованием партии ее предложение было принято в Парламенте. Что касается процедуры, реализованной Парламентом, то Парламент не только не потребовал от Министра представить объективные обоснования своим предложениям, но и не исполнил специальных правил голосования, что подорвало реализацию его надзорной функции, служащей в качестве средства контроля против осуществления исполнительной властью неправомерных полномочий. Утверждение заявителя о том, что решение Парламента было продиктовано, в первую очередь политическими соображениями партии не может считаться необоснованным. Этого факта было достаточно, чтобы подорвать легитимность и прозрачность всей процедуры назначения.

Что касается третьего критерия, то Верховный Суд, в свою очередь, не смог провести оценку соответствия Конвенции и найти баланс между конкурирующими принципами, хотя оспариваемые нарушения были установлены еще до того, как вышеупомянутые судьи вступили в должность. Он также не дал ответа ни на один из весьма уместных доводов заявителя. Ограниченный подход Верховного Суда при рассмотрении дела заявителя подорвал значение судебной власти в поддержании системы сдержек и противовесов, присущих разделению властей. Однако вывод о нарушении в данном деле не может быть воспринят для того, чтобы возложить на государство-ответчика обязательство возобновить производство по всем аналогичным делам res judicata [вступившим в законную силу].

См. Также вышеприведенное дело "V.C.L. v. the United Kingdom and A.N. v. the United Kingdom" (nos. 77587/12 and 74603/12). Постановление от 16 февраля 2021 года.

Статья 8 (право на уважение частной и семейной жизни)

Дело "Lacatus v. Switzerland" (no. 14065/15). Постановление от 19 января 2021 года.

Статья 8 Конвенции: применимость в отношении попрошайничества; соразмерность привлечения к уголовной ответственности обездоленного и уязвимого лица за ненавязчивое попрошайничество.

Заявительница, гражданка Румынии, принадлежавшая к цыганской общине, находилась в крайней нищете. Она была беграмотной и не имела работы, не получала социальных пособий и, по-видимому, не получала поддержки от кого-либо. Во время своего пребывания в Швейцарии она была признана виновной в занятии попрошайничеством, которое прямо запрещено в соответствующем кантоне. Ей было предписано уплатить штраф в размере 500 швейцарских франков, который в случае неуплаты заменялся пятидневным тюремным заключением. Поскольку она не могла заплатить, то отбыла тюремный срок. Суд признал нарушение статьи 8 Конвенции. Он счел не требующими отдельного рассмотрения жалобы заявительницы в соответствии со статьями 10 и 14 Конвенции, рассматриваемыми в совокупности со статьей 8 Конвенции.

Данное постановление примечательно тем, что Суд впервые разъяснил, может ли лицо, привлеченное к ответственности за попрошайничество, претендовать на защиту по статье 8 Конвенции. В этой связи Суд определил степень свободы усмотрения, принадлежащей государству-ответчику в данной сфере. Это постановление также заслуживает отдельного внимания в отношении того, как Суд оценивал и сопоставлял интересы, затронутые в этих новых фактических обстоятельствах.

1. Что касается применимости статьи 8 Конвенции, то Суд опирался на определение человеческого достоинства, которое лежит в основе Конвенции и неоднократно упоминалось в контексте статьи 8 Конвенции (см., в частности, дела "Khadija Ismayilova v. Azerbaijan"54; "Beizaras and Levickas v. Lithuania"55; "Vinks and Ribicka v. Latvia"56 и "Hudorovic and Others v. Slovenia"57). Суд отметил: человеческое достоинство серьезно ущемляется, если у лица нет достаточных средств к существованию. Выпрашивая милостыню, заявительница вела определенный образ жизни в попытке справиться с унизительным и опасным положением. Поэтому в подобных делах необходимо учитывать конкретные обстоятельства и особенно реальное экономическое и социальное положение человека. В названном деле, установив полный запрет на попрошайничество и осудив заявительницу, швейцарские власти не позволили ей обратиться к другим людям для получения помощи, которая в ее ситуации была одним из возможных средств удовлетворения ее основных потребностей. По мнению Суда, право обращаться за помощью к другим лицам относится к самой сути прав, охраняемых статьей 8 Конвенции.

2. Суд счел, что государство-ответчик имеет ограниченную свободу усмотрения в данном деле по двум причинам. Во-первых, фундаментальным являлся вопрос существования заявителя, а во-вторых, общий уголовно-правовой запрет, подобный тому, о котором идет речь в данном деле, по-видимому, является исключением с точки зрения подходов, принятых государствами-членами для решения проблемы попрошайничества. Несмотря на отсутствие консенсуса в Совете Европы существует определенная тенденция к ограничению запрета на попрошайничество и готовность государств вместо этого сосредоточиться на эффективной защите общественного порядка с помощью административных мер. В этом отношении Суд нашел поддержку в сравнительно-правовом обзоре и в докладах, опубликованных органами Организации Объединенных Наций, европейскими и межамериканскими органами.

3. Сопоставляя затрагиваемые интересы, Суд дал оценку этим новым фактическим обстоятельствам в свете следующих критериев.

- Личная ситуация и уязвимость заявителя. Заявительница - человек в чрезвычайно уязвимом положении, который, по всей вероятности, не имел других средств к существованию и, следовательно, не имел иного выбора, кроме как просить милостыню, чтобы выжить.

- Участие в преступной сети. В деле не было никаких указаний на то, что заявительница принадлежала к такой сети или иным образом была жертвой преступной деятельности других лиц. В этой связи, признавая важность противодействия торговле людьми и эксплуатации детей, а также обязательства государств-участников Конвенции защищать жертв, Суд усомнился в том, что наказание жертв этих преступных сетей является эффективной мерой.

- Конкретное поведение заявителя. Власти, по-видимому, не выдвигали против заявительницы обвинения в агрессивном или навязчивом попрошайничестве, способном нарушить права прохожих, жителей или владельцев магазинов, и, вероятно, никаких жалоб со стороны третьих лиц в полицию не поступало.

- Суровость наказания. Назначение наказания в виде лишения свободы, которое могло еще больше усилить страдания и уязвимость человека, было практически автоматическим и, можно сказать, неизбежным в случае заявительницы.

- Возможность применения менее строгих мер. Учитывая, что большинство государств-членов Совета Европы предусмотрели более гибкие ограничения в сравнении с общим запретом попрошайничества, Суд не смог согласиться с доводом Федерального суда о том, что менее ограничительные меры не привели бы к сопоставимому результату.

- Качество рассмотрения дела национальными судами. Когда речь идет о такой радикальной мере, как прямой запрет на определенный тип поведения, соблюдение статьи 8 Конвенции требует особенно строгого контроля со стороны национальных судов, которые должны оценить и сопоставить конкурирующие интересы. В данном случае Суд оставил открытым вопрос о том, могли ли швейцарские суды, несмотря на жесткие рамки применимого законодательства, тем не менее обеспечить справедливый баланс между конкурирующими интересами.

Завершая оценку и подчеркивая особые обстоятельства заявительницы, Суд счел, что государство-ответчик превысило узкие пределы свободы усмотрения, а рассматриваемое наказание не было соразмерно ни цели борьбы с организованной преступностью, ни цели защиты прав прохожих, жителей и владельцев магазинов. Примечательно, что Суд, разделяя точку зрения Специального докладчика Организации Объединенных Наций по вопросу о крайней нищете и правах человека, не признал законной целью желание сделать бедность менее заметной в городе и привлечь инвестиции. Суд пришел к выводу, что данная мера являлась посягательством на человеческое достоинство заявительницы и ущемила саму суть прав, охраняемых статьей 8 Конвенции.

См. также вышеприведенное дело "E.G. v. the Republic of Moldova" (no. 37882/13). Постановление от 13 апреля 2021 года.

Статья 14 (запрет дискриминации)

См. вышеприведенное дело "Sabalic v. Croatia" (no. 50231/13). Постановление от 14 января 2021 года.

Статья 18 Конвенции (пределы использования ограничений в отношении прав)

См. вышеприведенное дело "Azizov and Novruzlu v. Azerbaijan" (nos. 65583/13, 70106/13). Постановление от 18 февраля 2021 года.

------------------------------

1 Вынесенных в отношении третьих государств.

2 Далее - Европейский Суд, Суд.

3 Обобщением охватываются ставшие окончательными постановления Суда.

Перевод поступившей информации подготовлен Управлением систематизации законодательства и анализа судебной практики Верховного Суда Российской Федерации

4 Далее - ФРГ.

5 Здесь и далее - международное гуманитарное право.

6 Режим доступа (на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2236925/07%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-198768%22]}.

7 Пер. с лат.: ввиду обстоятельств, связанных с местом.

8 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-207757%22]}.

9 Режим доступа (на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2252207/99%22],%22documentcollectionid2%22:[%22DECGRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-99282%22]}.

10 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-80830%22]}.

11 Режим доступа (краткое изложение дела на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2255721/07%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-117178%22]}.

12 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2255721/07%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-117178%22]}.

13 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-58257%22]}.

14 Режим доступа (информация о деле на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2248939/99%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-185623%22]}.

15 Режим доступа (информация о деле на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2218299/03%22,%2227311/03%22],%22documentcollectionid2%22:[%22CHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-117281%22]}.

16 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22ENG%22],%22appno%22:[%2246043/14%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-155352%22]}.

17 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-168933%22]}.

18 Режим доступа (информация о деле на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2237703/97%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-183403%22]}.

19 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-204603%22]}.

20 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-146540%22]}.

21 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-140947%22]}.

22 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-187735%22]}.

23 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-144276%22]}.

24 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-202524%22]}.

25 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-201350%22]}.

26 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-167126%22]}.

27 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-186768%22]}.

28 Конвенция Совета Европы о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуальных злоупотреблений от 25 октября 2007 г. ("Лансаротская конвенция").

29 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-140235%22]}.

30 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-120956%22]}.

31 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-58257%22]}.

32 Режим доступа (на русском языке): URL: https://rm.coe.int/168047d011.

33 Режим доступа (на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2236925/07%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-198768%22]}.

34 Гомофообия - ряд негативных установок и чувств по отношению к гомосексуальности или людям, которые идентифицируются или воспринимаются как ЛГБТ+ (лесбиянки, геи, бисексуалы и трансгендеры).

35 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-154400%22]}.

36 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-161982%22]}.

37 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-172327%22]}.

38 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-192394%22]}.

39 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-194523%22]}.

40 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-144276%22]}.

41 Режим доступа (на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22display%22:[%220%22],%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2214939/03%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22]}.

42 Режим доступа (на русском языке):

URL: https://www.coe.int/ru/web/conventions/full-list/-/conventions/rms/09000016805a937a.

По состоянию на 1 августа 2021 г. Российская Федерация не являлась участником Конвенции Совета Европы о противодействии торговле людьми (прим. пер.).

43 Режим доступа (на русском языке): URL:

https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/protocol1.shtml.

44 Режим доступа (на русском языке): URL:

https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2260561/14%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-204656%22]}.

45 Режим доступа (на русском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22RUS%22],%22appno%22:[%2272508/13%22],%22documentcollectionid2%22:[%22GRANDCHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-189078%22]}.

46 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-187961%22]}.

47 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-186126%22]}.

48 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-198565%22]}.

49 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-201340%22]}.

50 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-203562%22]}.

51 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-183372%22]}.

52 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-200819%22]}.

53 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-178631%22]}.

54 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22languageisocode%22:[%22ENG%22],%22appno%22:[%2265286/13%22,%2257270/14%22],%22documentcollectionid2%22:[%22CHAMBER%22],%22itemid%22:[%22001-188993%22]}.

55 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-200344%22]}.

56 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-200436%22]}.

57 Режим доступа (на английском языке):

URL: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{%22itemid%22:[%22001-201646%22]}.