Анатолий Семенов: "Сколько ни говори "статья 1252 ГК РФ", во рту слаще не станет: наличие новых санкций не решит проблему злоупотреблений авторскими обществами"

Маргарита Горовцова

С 1 октября вступят в силу многочисленные поправки в часть IV ГК РФ. Они затрагивают способы распоряжения авторскими правами, деятельность авторских обществ, правила ответственности за нарушение исключительных прав и т. д. О наиболее значимых из них мы поговорили с представителем Уполномоченного по защите прав предпринимателей при Президенте РФ в сфере интеллектуальной собственности Анатолием Семеновым.

Эта норма (п. 5 ст. 1233 ГК РФ) является своеобразной "альтернативой" общепризнанным во всем мире открытым (в том числе, свободным) лицензиям вроде Creative Commons, BSD, GNU GPL и других, которые одновременно все-таки были также легализованы в российском праве (ст. 1286.1 ГК РФ "Открытая лицензия на использование произведения науки, литературы или искусства").

Чрезмерная формализованность нормы п. 5 ст. 1233 ГК РФ – требование размещения публичного заявления (очевидно, на русском языке) именно на официальном сайте федерального органа исполнительной власти (Роспатента) в Интернете, порядок и условия которого определяются Правительством Российской Федерации – неизбежно приведет к ее невысокой востребованности, особенно у иностранных правообладателей.

Представляется, что такое требование к тому же плохо совместимо с п. 2 ст. 5 Бернской конвенции ("пользование этими правами и осуществление их не связаны с выполнением каких бы то ни было формальностей"), да и с самой частью IV ГК РФ – п. 4 ст. 1259 ("для возникновения, осуществления и защиты авторских прав не требуется регистрация произведения или соблюдение каких-либо иных формальностей").

Единственный риск, связанный с неправомерным размещением такого заявления на сайте Роспатента лицом, неуполномоченным правообладателем, был купирован оговоркой о том, что в ответ правообладатель вправе применять к нарушителю меры защиты исключительного права (ст. 1252 ГК РФ).

Эта угроза с точки зрения исполнимости ее санкции выглядит не очень убедительно, поскольку сложно себе представить платежеспособного нарушителя, суицидально размещающего ложное заявление о распоряжении чужим правом от своего настоящего имени (или наименования).

Теоретикам права стоит обратить на допущенное кодификаторами "расползание" санкций ст. 1252 ГК РФ на деяния, не подпадающие под ее диспозицию (защита исключительного права). В данном случае (п. 5 ст. 1233 ГК РФ) меры ответственности за незаконное использование объектов исключительных прав предлагается применять к незаконному распоряжению правом¹.

Впрочем, это не единственное расширительное толкование термина "нарушение исключительного права". Подпункт 3 п. 1 ст. 1252 ГК РФ теперь допускает предъявление требования о возмещении убытков (или, в порядке легализации фактической арбитражной судебной практики, компенсации вместо таковых) к лицу, не только неправомерно использовавшему результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации, но и нарушившему так называемое "право на вознаграждение", предусмотренное ст. 1245, п. 3 ст. 1263 и ст. 1326 ГК РФ.

Загадочное "право на вознаграждение", между тем, при системном толковании соответствующих норм оказывается на поверку правом требования (притом не абсолютной, а обязательственной природы), которое возникает в результате совершения пользователем конклюдентных действий по использованию объектов исключительных прав способами, ограниченных теми самыми ст. 1245, п. 3 ст. 1263 и ст. 1326 ГК РФ.

С точки зрения логики закона (и недавнего Постановления Пленума ВАС РФ № 51 от 18 июля 2014 года) это означает присоединение пользователя к публичному рамочному принудительному лицензионному договору (как это реализовано, к примеру, в конструкции договора розничной купли-продажи ст. 492-493 ГК РФ и тех же открытых лицензиях из ст. 1286.1 ГК РФ), кредиторами по которому выступает неопределенный круг обладателей исключительных прав, ограниченных указанными нормами, при посредничестве аккредитованных государством авторских обществ.

В результате такого "шаманства" с гражданско-правовыми институтами кодификаторы создали условия для нарушения известного принципа non bis in idem [правовой принцип, исключающий повторное привлечение к ответственности за одно и то же правонарушение. – Ред.], предусмотрев возможность одновременного применения мер деликтной и договорной ответственности к правоотношениям сторон, возникающим из принудительной публичной лицензии в силу закона.

Пункт 3 ст. 1263 ГК РФ теперь действительно говорит не только о "композиторе, являющимся автором музыкального произведения (с текстом или без текста), использованного в аудиовизуальном произведении", но об "авторах музыкального произведения" (с текстом или без текста) вообще.

Расширение субъектного состава лиц, имеющих право требования вознаграждения за указанный вид использования произведений, едва ли порадует композиторов, которым теперь придется делить свои доходы с авторами текста, хотя это и оправданно логикой ч. 1 ст. 19 Конституции РФ о равенстве всех перед законом. Действительно, до этих поправок права авторов текста были очевидно умалены по сравнению с авторами музыки.

С другой стороны, необходимо учитывать историческое толкование появления нормы п. 3 ст. 1263 ГК РФ (т. н. "таперский сбор", то есть выплата кинотеатром, демонстрирующим "немое" кино, гонорара музыканту-исполнителю (обычно пианисту) за его живое публичное исполнение только музыки, без слов). Налицо вместо отмирания очевидно атавистического правового рудимента его расширение (к вящей радости коллекторских авторских обществ).

В то же время, например, в США данный вопрос подлежит урегулированию на уровне киностудии, заключающей договоры с авторами компонентов создаваемого аудиовизуального произведения Аналогичного подхода придерживается и КС РФ в Определении от 30 сентября 2010 г. № 1354-О-О.

Однако если довести такое применение ч. 1 ст. 19 Конституции РФ до окончательного абсурда, то следовало бы тогда упразднить положения п. 1 ст. 1240 ГК РФ:

"Лицо, организовавшее создание сложного объекта, включающего несколько охраняемых результатов интеллектуальной деятельности (кинофильма, иного аудиовизуального произведения, театрально-зрелищного представления, мультимедийного продукта, единой технологии), приобретает право использования указанных результатов на основании договоров об отчуждении исключительного права или лицензионных договоров, заключаемых таким лицом с обладателями исключительных прав на соответствующие результаты интеллектуальной деятельности".

Если следовать этой логике, то законодателю следовало перенести бремя выплаты вознаграждений вообще за все объекты интеллектуальных прав, использованные в аудиовизуальном произведении (а не только музыку с текстом или без), не на киностудию, своей волей и в своем интересе принимающую решение об их выборе, а на конечного публичного демонстратора – пользователя (кинотеатра, телеканала и т. п.).

По крайней мере, это было бы логично. Оставление же одновременно двух оснований для выплаты имущественного предоставления за одно и то же использование как по договору, так и помимо него, да еще и только авторам музыки и текста, по-прежнему создает очевидную правовую коллизию, усугубленную ранее обсуждавшейся легализацией "двойной" ответственности за нарушение права на вознаграждение – как в порядке ст. 1252 ГК РФ, так и в порядке общих оснований договорной ответственности.

Кодификация безвиновной ответственности предпринимателей-нарушителей интеллектуальных прав берет свое начало из печально известного Постановления Президиума ВАС РФ № 8953/12 от 20 ноября 2012 г. по спору торгового дома "Перекресток" и журнала "ТВ Парк" о привлечении к безвиновной ответственности супермаркета за продажу журнала, в котором третьим лицом была размещена фотография без согласия правообладателя. Напомню, ВАС РФ тогда признал правомерным привлечение магазина к ответственности даже при отсутствии его вины (представители "Перекрестка" доказывали, что о нарушении авторских прав сотрудникам супермаркета было неизвестно).

С учетом крайне осторожного применения ст. 10 ГК РФ к случаям злоупотребления интеллектуальными правами такое регулирование, вне всякого сомнения, является весьма негативным стимулятором недобросовестной судебной активности различного рода "троллей" и сутяжников, не имеющей никакого отношения к действительной защите интеллектуальных прав и представляющей собой узаконенный способ неосновательного обогащения всевозможных околоюридических структур.

С учетом печальной, нередко губительной для бизнеса практики взыскания совершенно несоразмерных с реальными убытками компенсаций, указанная проблема вошла в перечень системных проблем предпринимательства в Докладе Уполномоченного по защите прав предпринимателей Президенту РФ за 2014 год.

Единственным разумным паллиативом был бы возврат к тезису о том, что без вины могут применяться лишь меры пресечения, но не ответственности – а если все же и ответственности тоже, то только в виде взыскания убытков, но не компенсации.

Снижение стандарта доказывания для правообладателей не только в части доказывания вины, но и в части размера причиненных убытков (не говоря про остальные составляющие предмета доказывания для привлечения к деликтной ответственности) является чрезмерным нарушением баланса интересов сторон в пользу правообладателей, в роли которых чаще всего выступают вовсе не "слабодееспособные" творческие работники, испытывающие недостаток патернализма со стороны законодателя, а напротив, крайне изощренные профессиональные серийные литигаторы, тщательно разрабатывающие средства "правового рэкета" в целях извлечения дохода.

В отношении этой "санкции" можно сказать только одно: сколько ни говори "1252", во рту слаще не станет.

Само по себе наличие указанной санкции по-прежнему не снимает двух принципиальных вопросов для ее эффективного применения:

а) откуда автору, которого обсчитал коллективный управляющий, узнать о факте нарушения его права на вознаграждение, и его размере?

б) как автор, не являющийся профессионалом и чаще всего не желающий портить отношения со своим кормильцем-авторским обществом, сможет противостоять профессиональным юристам этого общества?

С учетом того, что до сих пор в судебной практике только обсуждается возможность истолкования процессуального бездействия ответчика, обладающего необходимыми истцу доказательствами, но злонамеренно не предоставляющего их суду, как признания доказанными соответствующих исковых требований, ничего положительного для правообладателей в спорах с их принудительными управленцами в силу закона не светит.

Классическим примером такого спора является очень редкий спор № А40-86465/2012 по иску композитора Александра Петрунина против Российского Авторского Общества и ВГТРК. В своем ходатайстве Александр Петрунин просил истребовать следующие доказательства:

• договор ООО "РАО" с ФГУП "ВГТРК", включая дополнительные соглашения к нему;
• подлинные отчеты о статистике использования произведений истца соответчиком ФГУП "ВГТРК", которые он предоставляет РАО в качестве отчета пользователя;
• эфирные справки, монтажные листы и иные доказательства, подтверждающие количество случаев фактического использования произведений Истца ФГУП "ВГТРК";
• перечень лиц, осуществлявших ретрансляцию телеканалов ФГУП "ВГТРК", а также сведения о выплате указанными лицами авторского вознаграждения за указанный вид использования музыкальных произведений Истца.

В рамках этого дела почти за два года ответчики так и не исполнили ни одного определения Арбитражного суда города Москвы, обязавшего их представить необходимые автору доказательства для обоснования цены иска, основанием которого явилось нарушение того самого права на вознаграждение по п. 3 ст. 1263 ГК РФ.

Последним судебным определением от 10 сентября 2014 года по данному делу было удовлетворено ходатайство истца об истребовании у ответчика нужных доказательств. Композитор сослался на Соглашение о торговых аспектах интеллектуальной собственности ВТО (ТРИПС), предусматривающее два важных положения:

• страна-участница соглашения может наделить суды правом истребовать у противной стороны необходимые доказательства, которые находятся под ее контролем;
• если процессуальный противник намеренно и без веских причин отказывает в доступе к необходимой информации или же не предоставляет ее в течение разумного периода времени, то суд – опять же, если государство предоставит ему такое право – может вынести решение на основе имеющихся доказательств, причем к ним могут быть отнесены заявление или жалоба пострадавшей стороны.

Но, несмотря на полное удовлетворение этого ходатайства, результата оно пока не принесло.

Стоит отметить, что вопрос толкования процессуального бездействия ответчика, отказывающегося предоставить необходимые для рассмотрения дела доказательства, как признания доводов истца в порядке толкования ч. 3.1 ст. 70 АПК РФ уже поднимался в Постановлении Президиума ВАС РФ от 6 марта 2012 г. № 12505/11 по делу № А56-1486/2010 по иску акционеров "Кировского завода" к его директору, однако пока широкого распространения не получил.

Вопрос очень широкий, поэтому я остановлюсь только на одном моменте – регистрации сделок распоряжения исключительными правами на промышленную собственность, а именно, соотношения общей нормы ст. 8.1 ГК РФ и специальных норм части IV ГК РФ.

Летом текущего года депутат Госдумы Вячеслав Лысаков обратился к Председателю Совета при Президенте Российской Федерации по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства В.Ф. Яковлеву с просьбой разъяснить проблему этого соотношения. Поводом к обращению послужило письмо одного из патентообладателей, который задался вопросом: необходимо ли для регистрации лицензионного договора заявление всех его сторон (как это предусматривает п. 3 ст. 8.1 ГК РФ) или же достаточно заявления одной стороны (такое правило закреплено в соответствующем регламенте Роспатента).

Ситуация осложнялась тем, что Суд по интеллектуальным правам в одном из своих решений вообще не признал результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации имуществом, и следовательно, не посчитал возможным распространить на них действие ст. 8.1 ГК РФ (постановление Суда по интеллектуальным правам от 28 мая 2014 года по делу № А40–73681/2013).

Заключение на этот запрос дал Исследовательский центр частного права, который пришел к следующим выводам. ГК РФ признает исключительное право на результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации видом имущества, но ст. 8.1 ГК РФ в то же время посвящена регистрации прав на имущество, а не самого имущества. Специалисты сочли, что эта статья не применяется к регистрации результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации.

Этот же посыл лег в основу разрешения вопроса о том, кто именно может подать заявление на регистрации. Эксперты признали, что формально противоречие есть: новая редакция п. 3 ст. 1232 ГК РФ (вступающая в силу с 1 октября 2014 года) позволяет направлять заявление как всем сторонам договора, так и одной из них, в то время как абз. 2 п.3 ст. 8.1 ГК РФ требует направления заявления от имени всех сторон. Но в то же время положения ст. 8.1 ГК РФ допускают, что иные правила могут быть установлены законом. Поэтому, заключили сотрудники Исследовательского центра частного права, должен применяться именно специальный порядок, предусмотренный частью IV ГК РФ, даже несмотря на хронологическую коллизию вступления общей и специальной норм в силу.

Между тем, лично мне представляется, что констатируемая самими кодификаторами унификация ст. 8.1 и ст. 1232 ГК РФ в части перехода от регистрации сделок к регистрации передачи прав заставляет задуматься о вносимом данными нормами различии в части необходимости получения заявления об этом со стороны только одной стороны сделки, или обеих сторон.

Судя по регулярно фиксируемым в судебной практике случаям "угона" товарных знаков, который реализуется как раз путем односторонней подачи на регистрацию договора отчуждения лишь со стороны недобросовестного покупателя (без заявления со стороны продавца), подобная дифференциация правового регулирования едва ли может быть оправдана лишь абстрактными рассуждениями о различии правовой природы вещного имущества и исключительных имущественных прав.

Очевидно, что вопрос регистрации распоряжения имуществом – как вещным, так и нематериальным, должен быть унифицирован в кодифицированном акте единообразным способом, исключающим умаление законных интересов одной из сторон соответствующих сделок. Игнорирование при регистрации волеизъявления правообладателя (при том, что Роспатент не наделен правом проверки достоверности предоставляемых на регистрацию документов) создает крайне опасные возможности для мошеннических действий, преодолевать которые потом приходится годами судебных разбирательств (см., к примеру, арбитражное дело № А40-49613/2013).

В 2008-м году я явился инициатором депутатского запроса в Исследовательский центр частного права при Президенте РФ по данному вопросу, после чего он, собственно, и начал широко обсуждаться, удостоившись теперь и прямой кодификации в части IV ГК РФ.

Свою позицию на этот счет я уже неоднократно высказывал.

Дарение – это разовый, не длящийся акт по безвозмездному отчуждению объекта гражданского оборота с переходом титула одаряемому и отсутствием каких-либо последующих правовых последствий в связи с обременением подаренного объекта какими-то ни было ограничениями, связанными с оставшимися у бывшего владельца правами – в том числе интеллектуальными.

Лицензионный договор – это не договор отчуждения. По нему возникают длящиеся отношения, перехода титула правообладателя не происходит. В этом смысле лицензионный договор подобен договору "аренды" части интеллектуального права. При этом субъекты отношений по лицензионному договору (даже если он бессрочный и безвозмездный) связаны обязательствами, являющимися существенными условиями лицензионного договора – территорией, правомочиями, объемом переданного права, и т.д.

Впрочем, поскольку указанный запрет безвозмездного лицензирования в п. 5.1 ст. 1235 ГК РФ был сужен только до исключительных лицензий, он, тем самым, перестал представлять опасность для легализации в российском праве открытых (свободных) лицензий и, по сути, утратил дискуссионную актуальность и содержательность.

Пресловутая ст. 1252 ГК РФ действительно в новой редакции абз. 3 п. 3 предлагает следующее регулирование:

"Если одним действием нарушены права на несколько результатов интеллектуальной деятельности или средств индивидуализации, размер компенсации определяется судом за каждый неправомерно используемый результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации. При этом в случае, если права на соответствующие результаты или средства индивидуализации принадлежат одному правообладателю, общий размер компенсации за нарушение прав на них с учетом характера и последствий нарушения может быть снижен судом ниже пределов, установленных настоящим Кодексом, но не может составлять менее пятидесяти процентов суммы минимальных размеров всех компенсаций за допущенные нарушения".

Начать тут стоит с того, что взыскание непомерных и несоразмерных возмещаемым реальным убыткам компенсаций также вошло в Доклад Уполномоченного по защите прав предпринимателей Президенту РФ, как системная проблема предпринимательства в сфере интеллектуальной собственности №1.

Причиной указанной системной проблемы является правовая неопределенность, свидетельствующая о неконституционности² норм части IV ГК РФ в части взыскания этих самых компенсаций, а именно – неопределенность ее природы: является ли она гражданско-правовой мерой восстановления нарушенного права, или же частным карательным штрафом, преследующим публично-правовые цели превенции и наказания нарушителя (что заставляет задуматься о допустимости в таком случае параллельного привлечения к административной и уголовной ответственности за те же деяния, которая сейчас допускается п. 1 ст. 1229 ГК РФ³).

В уже упоминавшемся печально известном деле "Перекрестка" было единственное светлое пятно: ВАС РФ, рассуждая о природе компенсации, пришел к выводу о том, что это всего лишь альтернативный способ исчисления убытков, который должен быть направлен на восстановление утраченного имущественного положения правообладателя. а не на неосновательное обогащение истца.

Аналогичный вопрос вставал не только в российском правопорядке.

Постановлением Конституционного Суда Литовской Республики от 27 марта 2009 года по делу № 33/06⁴, были признаны неконституционными нормы Закона о товарных знаках, устанавливавшие кратные гражданско-правовые компенсации вместо убытков в качестве меры ответственности за интеллектуальные деликты, в котором КС ЛР отметил следующее: "При расчете суммы компенсации, суд не может искажать существо и назначение компенсации – справедливое возмещение причиненного вреда – как одного из способов защиты нарушенных прав владельца товарного знака".

К слову, это было не единственное решение Конституционного Суда Литовской Республики - позже в Постановлении от 6 января 2011 года по делу № 13/2008⁵ Суд также вполне ожидаемо признал неконституционными кратные компенсации и по авторскому праву.

Институт "карательных компенсаций" был навязан Литве в связи со вступлением в ВТО, однако после этого литовский законодатель сначала внес правки в законы, исключив нормы о кратных компенсациях в виду их отсутствия в европейском законодательстве, а потом уже адвокаты потерпевших от этих норм обратились в Конституционный Суд Литовской Республики с тем, чтобы получить ретроспективный эффект и основания для пересмотра несправедливых решений.

Под советскими брендами судебная практика понимает известные широкому потребителю незарегистрированные словесные и графические обозначения разработанных в СССР видов (сортов) продукции. В мире не существует единообразия в вопросе выбора принципа правовой охраны торговых обозначений (включая товарные знаки).

Большинство стран (включая Россию) признают право на товарный знак на основании принципа "первой заявки" (first-to-file), однако такие страны, как США, Канада, Великобритания, Ирландия и Австралия, признают товарные знаки (включая дату приоритета) на основании подходов "общего права" исходя из принципа "первого использования" (first-to-use).

В нашей стране института товарных знаков, охраняемых не в силу регистрации, а в силу использования и известности, в системе предусмотренных ГК РФ интеллектуальных прав не существует.

Во многом именно этой причиной и объясняется позиция арбитражных судов, отказывающихся признавать само существование старшего права на незарегистрированные "торговые обозначения" ввиду того, что они не содержатся в закрытом перечне п.1 ст. 1225 ГК РФ, и по этой причине не распространяющих на них иммунитет принципа старшего права, закрепленного в п. 6 ст. 1252 ГК РФ (постановление ФАС Уральского округа от 31 августа 2011 г. № Ф09-5366/11 по делу № А60-36946/2010, постановление Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 23 апреля 2009 г. № 15АП-774/2009 по делу № А32-15411/2007, постановление Суда по интеллектуальным правам от 24 сентября 2013 г. по делу №А40-97955/2012).

Правда, те же арбитражные суды неоднократно предоставляли защиту таким обозначениям в рамках споров о недобросовестной конкуренции со стороны владельцев противопоставленных им товарных знаков (постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 3 октября 2006 г. по делу № Ф08-4655/2006, постановление ФАС МО от 12 октября 2012 г. по делу № А40-10944/12-119-111, Постановление Президиума ВАС РФ от 25 марта 2008 г. № 16744/07 по делу № А28-6995/06-361/17).

Фактически, применяя антимонопольное право к спорным правоотношениям, арбитражные суды исходят из концепции естественного права (как и отечественная Конституция), признавая уже де-факто существующие права наряду с правами, возникшими в силу формальности государственной регистрации.

Я считаю, что "принцип старшего права" (п. 6 ст. 1252 ГК РФ) должен распространяться не только на исключительные права, упомянутые в п.1 ст. 1225 ГК РФ, но и на иные гражданские права, которые могут быть противопоставлены исключительным.

Это прямо следует и из положений самого ГК РФ – так, ст. 1483 запрещает регистрацию товарных знаков, тождественных названию известного в России произведения науки, литературы или искусства, персонажу, обозначениям, вошедшим во всеобщее употребление для обозначения товаров определенного вида, товарными знаками других лиц, признанными общеизвестными в России товарными знаками, в отношении однородных товаров

В частности, это означает, что "приватизация" общественного символического достояния для индивидуализации товаров одного производителя с целью отличить его товары от товаров другого не должна приводить к шикане и противоречить целям развития экономики в общественных интересах. Осуществление исключительного права на товарный знак не должно умалять права иных лиц, законно использовавших его обозначение до даты приоритета такого товарного знака.

 

Новости по теме:

• Ассоциация РАТЭК попросила отменить "авторский сбор" либо упорядочить его использование – ГАРАНТ.РУ, 29 июля 2014 г. 
• Советские произведения науки, литературы и искусства могут стать общественным достоянием – ГАРАНТ.РУ, 21 мая 2014 г. 
• Изменен порядок государственной регистрации результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации – ГАРАНТ.РУ, 13 марта 2014 г. 

Материалы по теме: 

Мнения:

______________________________

¹ Что едва ли одно и то же, и особенно с учетом отсутствия в интеллектуальном праве фигуры добросовестного и недобросовестного приобретателя, владельческой защиты и тому подобных конструкций вещного права, что не позволяет в принципе рассуждать о неправомерном распоряжении исключительным правом, которого у неуправомоченного лица просто нет.

Это особо подчеркивалось в п. 15 Постановления Пленумов ВС РФ и ВАС РФ № 5/29 от 26 марта 2009 года, которым при выходе за пределы прав по лицензионному договору предписывалось применение деликтной ответственности. Причем допускалось привлечение нарушителя одновременно еще и к договорной ответственности, что было приправлено рекомендацией судам учитывать последствия такого двойного привлечения к ответственности.
² Согласно неоднократно выраженной позиции Конституционного Суда РФ, неопределенность правовой нормы не позволяет обеспечить ее единообразное понимание и порождает противоречивую правоприменительную практику, и самого по себе нарушения требования определенности правовой нормы, влекущего ее произвольное толкование правоприменителем, достаточно для признания такой нормы не соответствующей Конституции Российской Федерации.
³ "если такое использование осуществляется без согласия правообладателя, является незаконным и влечет ответственность, установленную настоящим Кодексом, другими законами"
⁴ Case No. 33/06, THE CONSTITUTIONAL COURT OF THE REPUBLIC OF LITHUANIA RULING ON THE COMPLIANCE OF PARAGRAPH 3 OF ARTICLE 51 (WORDING OF 10 OCTOBER 2000) OF THE REPUBLIC OF LITHUANIA LAW ON TRADE MARKS WITH THE CONSTITUTION OF THE REPUBLIC OF LITHUANIA, 27 March 2009.
⁵ Case No. 13/2008, THE CONSTITUTIONAL COURT OF THE REPUBLIC OF LITHUANIA RULING ON THE COMPLIANCE OF PARAGRAPH 3 OF ARTICLE 67 OF THE REPUBLIC OF LITHUANIA LAW ON THE RIGHTS OF AUTHORS AND RELATED RIGHTS (WORDING OF 18 MAY 1999) WITH THE CONSTITUTION OF THE REPUBLIC OF LITHUANIA, 6 January 2011.