Выступление В.Д. Спасовича по делу об оскорблении офицера

Дементьев обвинялся в отказе исполнить приказание поручика Дагаева и в оскорблении последнего. Данное дело рассматривалось Санкт-Петербургским военно-окружным судом. По правилам военного судопроизводства ввиду соображений высшего порядка поручик Дагаев в суд приглашен не был. Адвокатом подсудимого выступал В.Д. Спасович.   

В деле Дементьева В.Д. Спасович показал себя не только как блестящий адвокат, но и как выдающийся ученый. Обратившись к присяжным заседателям, он начал свой рассказ с первого шага событий, которые, логически развиваясь, привели к известному результату. "Следует начать сначала с Даниловой и ее собаки", – заявил защитник.

В доме на ул. Малой Дворянской есть большой дом, бельэтаж которого занимает Данилова и другие жильцы, а в мезонине живет солдат Дементьев с женой и дочерью. У Даниловой есть большая и злая собака. И вот эта собака напала на малолетнюю дочь Дементьева, когда та спускалась с лестницы. Девочка испугалась, закусила губу в кровь и с криком бросилась бежать. "На крик дочери отец выбежал в чем был, в рубашке, в панталонах, в сапогах, не было только сюртука, – уточняет адвокат подсудимого. – Он простой человек, он нижний чин, ему часто случалось ходить таким образом и на дворе, и в лавочку. А тут рассуждать некогда, собака могла быть бешеная".

Под лай оттаскиваемой псины Дементьев заходит в переднюю к Даниловой и заявляет: "Как вам не стыдно держать такую собаку". Хозяйка посчитала визит к ней без сюртука и с палкой не соответствующим правилам приличия и оскорбилась. Она также утверждала, что Дементьев ударил собаку, на что подсудимый возражал, что та сама на него набросилась.

По факту нападения собаки Данилова была вызвана к мировому судье, что еще больше ее оскорбило.

Все эти соображения женщина передала поручику Дагаеву, когда он с тещей, женой и служанкой пришел к ней в гости. "По всей вероятности, тут явились внушения такого рода: "Ведь это солдат, ведь вы офицер, покажите, что вы офицер, проявите свою власть, призовите, распеките солдата, ему нужно дать острастку", – предполагает В.Д. Спасович. В тот же час Дагаев приказал вызвать к себе Дементьева.

"Всякий офицер может требовать от нижнего чина почтения не только для себя, но и для своего семейства, когда солдат знает, что это семейство офицера, и образом своих действий относительно этого семейства сознательно оскорбляет офицера. Но Дементьев даже не знал о существовании Даниловой до пятого апреля; что в семье были офицеры, он узнал только седьмого числа, когда его стали звать к офицеру. При таких обстоятельствах заявлять превосходство своего офицерского звания над человеком, который связан по рукам и по ногам военной дисциплиной, звать его по этому частному делу в квартиру Даниловой было действием совершенно неправильным", – отмечает адвокат подсудимого.

Дементьев к поручику не пошел, за что его и обвинили в неисполнении приказания начальника. Но В.Д. Спасович не согласен с таким толкованием закона: "Применить эту статью к человеку в положении Дементьева на взгляд защиты чрезвычайно трудно. Было ли здесь приказание начальника? Нет, потому что Дагаев не командовал в той команде, в которой состоял подсудимый. В законе есть целый ряд преступлений: неповиновение, неисполнение требований и т.п. Кто бы ни был нижний чин и кто бы ни был офицер, если нижний чин оскорбил его, то он наказывается как оскорбивший начальника. Но статья, по которой обвиняется Дементьев, говорит только о неповиновении начальнику, о неисполнении приказания подчиненным. Давать ей более широкое толкование значило бы ставить всех солдат в такую страшную зависимость от всех офицеров, которая едва ли согласна с требованиями дисциплины. Затем само слово "приказание" очень неопределенно в законе. При сравнении этой статьи с подобными же статьями в других законодательствах оказывается, что в прусском, например, употреблен термин "служебное приказание", и это весьма понятно. Точно так же и у нас нельзя понимать это слово в неограниченном смысле, подразумевать под ним всякое приказание. В самом законе есть постановление, что если нижний чин совершит по требованию начальника деяние явно преступное, то он все-таки отвечает. Следовательно, из общего понятия о приказании исключаются приказания явно преступные. То же самое можно сказать и о приказаниях явно безнравственных, как если бы, например, офицер приказал солдату привести к себе его жену или дочь. Вообще законность или незаконность приказания имеют гораздо более значения, чем предполагает представитель обвинительной власти. По прусскому кодексу, который считается лучшим, нижний чин, получивший незаконное приказание, может сделать представление начальнику, он должен исполнить приказание, но имеет право жаловаться, и во всяком случае эта незаконность приказания значительно ослабляет и смягчает его вину. Поэтому никак нельзя подводить действие Дементьева, то, что он не отправился в квартиру Даниловой, под неповиновение. Если же суд, вопреки доводам защиты, признает подсудимого виновным в неповиновении, то он должен будет в весьма значительной степени смягчить размер ответственности Дементьева, потому что приказание было незаконное, и если бы оно было исполнено, бог знает, в каком положении был бы теперь подсудимый".

Дементьев боялся столкновения с офицером и потому не пошел к нему. На это Дагаев разозлился и в течение трех часов посылал к солдату сначала кухарку, затем двух городовых, наконец, дворника, принесшего ответ: "Если офицеру угодно выйти, то я готов с ним объясниться". Потерпевший оскорбился таким поведением и решил жаловаться начальнику, а для его установления послал дворника за домовой книгой. После этого поручик находился на улице, по мнению защиты, для того, чтобы подкараулить солдата.

Когда Дементьев за чем-то вышел из дома, военные встретились. "Увидев офицера, Дементьев делает ему под козырек; при этом движении, так как шинель его была в накидку, Дагаев не мог не увидеть нашивок, которые находятся у него на рукаве и которые должны бы были установить некоторое отличие между Дементьевым и простым, нижним чином; он не мог не увидеть георгиевского креста, который так уважается всеми военными людьми. Но Дагаев говорит, что орденов не было. Откуда же взялись ордена, лежавшие на земле, которые видели в первую минуту схватки два свидетеля: мальчик Лопатин и Круглов? Не могли же они быть подброшены до события, когда неизвестно было, чем оно разрешится; не могли они быть подброшены и после, потому что в то время, когда катастрофа еще не была окончена, в коридор вошли люди и видели эти ордена лежащими", – рассуждает адвокат.

Между военными происходит неприятный разговор. Тут В.Д. Спасович обращает внимание суда на показания свидетеля, мальчика Лопатина, из которых следует, что офицеру не было нанесено оскорбление. Другие уважаемые люди тоже на стороне подсудимого. Генерал Осипов сказал о Дементьеве, что "он характера тихого, смирного". По отзыву генерала Платова, солдат "строго исполняет свои служебные обязанности". Как показывает генерал Фрид, "это такой человек, в котором военная дисциплина въелась до мозга костей".

Вторая часть событий – обнажение поручиком сабли. Этот эпизод происходил уже в доме Даниловой, куда бежал солдат. "Первая рана, которую Дементьев получил еще на лестнице, была рана на правом глазу, пересекающая верхнее веко правого глаза, идущая через висок и теряющаяся в волосах. Если допустить, что эта рана была нанесена в то время, когда офицер с солдатом стояли лицом к лицу, то, значит, офицер держал свою правую руку наискосок, так что конец шпаги задел сначала веко правого глаза и, разрезав кожу, прошел через висок. Другая рана – на макушке головы, следующая к левому уху; это опять рана, которая должна была быть нанесена наискосок от половины головы и затем скользнула по голове. Затем есть две ссадины на внутренней поверхности левого предплечья у конца локтевой кости. По этим ссадинам можно заключить, что Дементьев защищал себя локтем, а не руками, как показывали свидетели. Вот порядок ран по рассказам свидетелей и даже по рассказу самого Дагаева", – повествует адвокат.

Далее, по словам потерпевшего, он "хотел нанести, а может быть и нанес удар солдату, когда тот вцепился в погоны и оторвал их". В.Д. Спасович рассуждает так: "Если принять в соображение показание мальчика, который видел, как Дагаев сталкивал солдата с лестницы, то легко представить, что офицер сначала сбросил шинель и левой рукой схватился за ус, а правой нанес удар, после чего, по его словам, солдат вцепился в его погоны. Можно ли допустить нечто подобное со стороны Дементьева? Такой сильный удар по глазу, рассекающий веко, удар, от которого не могло не заболеть яблоко глаза, должен был на 30, на 40 секунд совершенно лишить человека способности относиться сознательно к тому, что происходит вокруг него; у него движения могли быть только рефлекторные. Следовательно, есть основание допустить у Дементьева после полученного им удара такое бессознательное состояние, при котором ему не может быть вменено в вину, что бы он ни сделал", – подытожил защитник подсудимого.

При этом В.Д. Спасович не исключает и иного сценария развития событий: "Но если даже допустить, что он не лишился сознания, защита не понимает, почему прокурор отрицает, что было состояние необходимой обороны. При всей строгости воинского устава, ограничивающего необходимую оборону, он все-таки допускает ее в отношении начальника, если действия этого начальника угрожают подчиненному явной опасностью. А тут разве не было явной опасности? Ведь смертью могло угрожать нападение на человека безоружного, которому наносят удары в голову, а бежать некуда. Он хотел бежать к себе в квартиру, но его стащили вниз, мало того, оторвали ус. Опасность была неминуемая, неотвратимая".

И все же защита уверена, что не Дементьев сорвал погоны с офицера. "В каком бы положении человек ни был, у него не может быть двух идей в одно и то же время. Очевидно, что в ту минуту, когда Дементьеву нанесли удар по глазу, в нем прежде всего должно было заговорить чувство самосохранения и не было места другим размышлениям. Между тем предполагают, что в ту минуту, как Дементьев получил удар, за которым грозили последовать другие, он совершил в уме следующий ряд силлогизмов: "Офицер меня обидел, надо отомстить офицеру. Как ему отомстить почувствительнее? Что у полка знамя, то у офицера эполет, погоны – символ чести. Сорвать погоны – самое чувствительное оскорбление; дай-ка я сорву с него погоны, а потом подумаю, как спастись, если до того времени меня не зарубит мой противник, который может искрошить меня, как кочан капусты", – высказал свою точку зрения В.Д. Спасович.

После произошедшего, когда поручик ушел, Дементьеву подали сорванный погон, который он взял и отнес начальству. "Первым делом, когда ему подсовывали этот погон, было бы отбросить его, чтобы не установить никакой связи между собой и этим погоном. Он же, напротив, берет его самым наивным образом и заявляет, что вот по этому погону можно узнать офицера, и в участке только узнает, что его обвиняют в срывании погонов". Данный факт, по мнению защиты, также свидетельствует о невиновности подсудимого.

Но спрашивается, кто же сорвал эти погоны? "Дагаев мог сорвать один погон, когда сбрасывал шинель, другой после и забыть об этом. Против этого приводят то, что он сейчас же заявил о срывании погона. Но в том-то и дело, что первый человек, которого он увидел после этого события, была Данилова, и ей он ничего об этом не сказал. Он заявил о срывании у него погонов в первый раз в участке, через четверть часа или двадцать минут после того, как виделся с Даниловой. Этого времени было совершенно достаточно, чтобы пораздумать, сообразить; не зная, как он потерял погоны, он мог прийти к заключению, что, вероятно, их сорвал солдат и занес об этом обстоятельстве в протокол, видя в нем средство защиты себя. Самое показание Дагаева подтверждает мысль, что он мог сорвать погоны с себя и не заметить этого", – выдвинул свою версию произошедшего адвокат.

В заключительной речи защита просит оправдать Дементьева по причине его невиновности. "Дисциплина нарушается одинаково, когда подчиненные бунтуют и волнуются, и совершенно в равной степени, когда начальник совершает то, что ему не подобает, когда человеку заслуженному приходится труднее в мирное время перед офицером своей же армии, нежели под выстрелами турок, когда георгиевскому кавалеру, который изъят по закону от телесного наказания, наносят оскорбление по лицу, отрывают ус, когда лицо его покрывается бесславными рубцами. Я вас прошу о правосудии", – выступил В.Д. Спасович. 

Дементьев был признан невиновным в приписываемых ему деяниях вследствие их недоказанности. 

Материалы по теме:

Выступление Ф.Н. Плевако по делу Грузинского
Федор Никифорович Плевако – один из крупнейших дореволюционных русских юристов, адвокат, судебный оратор, действительный статский советник.