Объекты на цифровых носителях, цифровые права и деньги: тенденции правовой теории и практики

everythingposs / Depositphotos.com

Активное развитие информационных технологий и цифровизация влияют в том числе и на гражданское право: появляются новые объекты в сфере интеллектуальной собственности, ставятся новые для правопорядка вопросы о регулировании цифровых активов (токенов, криптовалюты). Вызовы современности в некоторых случаях порождают необходимость пересмотра устоявшихся в цивилистике подходов и выработки новых, как в теории, так и на практике. Напомним, например, что в мае текущего года криптовалюта была впервые признана имуществом (постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 15 мая 2018 г. № 09АП-16416/18). Суд отнес ее к категории "иного имущества", указав на отсутствие в гражданском законодательстве закрытого перечня объектов гражданских прав и возможность широкого толкования понятия "иное имущество" с учетом современных реалий (ст. 128 Гражданского кодекса).

Ревизия "классического" подхода к относительным и абсолютным правам

Обязательства традиционно рассматриваются как относительные правоотношения, отметил научный руководитель факультета права, заведующий кафедрой гражданского права НИУ ВШЭ, председатель Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации в отставке, профессор, к. ю. н. Антон Иванов на состоявшейся конференции Исследовательского центра частного права имени С. С. Алексеева при Президенте РФ "Обязательственное право: классические вопросы и новые вызовы". Однако это не означает, что все относительные правоотношения являются обязательственными. После реформы гражданского законодательства 2015 года, по мнению эксперта, наметилась тенденция по сужению сферы применения норм об обязательствах. Так, на основе системного анализа положений п. 1 ст. 2, п. 3 ст. 48 и п. 3 ст. 307.1 ГК РФ можно сделать вывод о том, что корпоративные отношения являются относительными, но при этом не обязательственными, уточнил экс-председатель ВАС РФ. Например, в обозначенном п. 3 ст. 307.1 ГК РФ указано, что к требованиям, возникшим из корпоративных отношений, применяются общие положения об обязательствах, но только если это не противоречит сущности таких отношений.

Аналогичная ситуация складывается и в сфере интеллектуальной собственности, например, в отношении права доступа к произведению декоративно-прикладного искусства (оно явно относительное, но при этом не обязательственное, уточнил эксперт). То же можно сказать о правах авторов, которые передали исключительные права на созданные ими объекты, а также о многих правах на цифровой контент. Поэтому ученый считает, что необходимо пересмотреть до сих пор господствующий в теории подход к разделению правоотношений на относительные и абсолютные, отождествляющий их соответственно с обязательственными и вещными правами. "Вещное право – не всегда абсолютное, а право требования – не всегда относительное", – подытожил Антон Иванов.

Необходимость указанной ревизии эксперт проиллюстрировал на примере прав пользователей на музыку и фильмы. Так, если речь идет о музыке или фильмах на материальных носителях, то в таком случае они являются объектами абсолютного права собственности пользователя, пояснил эксперт. Если же музыкальные или кинематографические произведения содержатся на цифровом носителе правообладателя, то они становятся объектами относительного права пользователя, даже если последний "купил" объекты. При этом возможен третий вариант: музыка или фильмы могут находиться на цифровом носителе пользователя (например, на смартфоне), и одновременно в программе правообладателя (в специальных онлайн и оффлайн приложениях и сервисах). Антон Иванов считает, что к подобного рода объектам интеллектуальной собственности "классическая" строгая дихотомия абсолютных и относительных прав неприменима, поскольку в отношении одного и того же по содержанию объекта (например, конкретного музыкального трека) могут действовать разные режимы правообладания.

"Точка разграничения" режимов правообладания, по выражению эксперта, заключается в способности пользователя без помощи и согласия правообладателя распоряжаться объектом. Следовательно, за пользователем признается абсолютное право на объект на материальном носителе, на собственном цифровом носителе и на скачанный им объект, который можно загрузить на собственный гаджет свободно. Если же речь идет о музыке или видео, которые можно использовать только при помощи программы, подконтрольной правообладателю или проигрывать, например, из облачных хранилищ, то очевидно, что абсолютного права на соответствующий объект у пользователя не возникает, поскольку возможности использования музыки и (или) видео могут быть ограничены правообладателем. Так, лицо может приобрести, например, музыкальное произведение в онлайн-магазине и скачать его себе на смартфон, однако его воспроизведение будет при этом возможно только через специальную программу, которая, как правило, принадлежит правообладателю – владельцу такого магазина.

Криптовалюта в обязательственном праве

Директор по исследованиям в области сравнительного права АНО "Центр международных и сравнительно-правовых исследований", преподаватель кафедры гражданского права МГУ имени М. В. Ломоносова Максим Башкатов, рассуждая о цифровых активах, указал, что, например, криптовалюта не отражает наличия у ее обладателя каких-либо дополнительных, внешних по отношению к криптовалюте относительных или абсолютных прав. Криптовалюта в традиционном ее понимании [биткоин, эфириум – наиболее популярные криптовалюты. – ГАРАНТ.РУ], как подчеркнул эксперт, не дает прав требования к эмитенту, и отсутствие такого права является неотъемлемым элементом понятия криптовалюты. При этом она представляет имущественную ценность сама по себе, поскольку за нее готовы дать другую имущественную ценность, но сейчас ни в одном правопорядке мира, по словам эксперта, криптовалюта напрямую не признается законным средством платежа. На такую валюту, отметил Максим Башкатов, у ее обладателя нет абсолютных прав, но она может быть предметом относительных правоотношений, в том числе возмездного распоряжения.

Ключевая проблема в признании за обладателем криптовалюты абсолютного права на нее заключается, с точки зрения эксперта, в том, что правопорядок не в состоянии обеспечить надлежащую защиту такого права от посягательств третьих лиц. Так, Максим Башкатов привел гипотетический пример: если кто-то увидит криптографический ключ и, например, запомнит его (что, конечно, маловероятно в действительности), а потом передаст добросовестным приобретателям, то виндицировать ключ будет просто невозможно, суды в таких ситуациях окажутся бессильны.

Например, в немецкой доктрине, по словам Максима Башкатова, криптовалюта сравнивается иногда с виртуальными предметами (прежде всего с предметами или персонажами многопользовательских ролевых онлайн-игр). Однако, полностью их отождествлять нельзя, поскольку правовая позиция в отношении таких виртуальных предметов зависит от относительных правоотношений между игроком и оператором игры, считает эксперт.

В настоящее время и в Германии, и в России криптовалюту относят чаще всего к "иному имуществу", что уже нашло свое подтверждение в российской судебной практике, как упомянуто выше. Защита в отношении криптовалюты обеспечивается наличием в российском правопорядке, в отличие от немецкого, генерального деликта, то есть правила о том, что вред, причиненный личности или имуществу гражданина, а также имуществу юрлица, подлежит возмещению в полном объеме лицом, причинившим такой вред (п. 1 ст. 1064 ГК РФ). Единственным доводом в пользу вещно-правового режима криптовалюты, по словам эксперта, может служить распространение на нее действия института добросовестного приобретения. Однако, ввиду существования в России упомянутого принципа генерального деликта, потребность в абсолютном праве на криптовалюту в нашей стране ниже, чем в Германии, отметил директор по исследованиям в области сравнительного права.

Проблемным остается и вопрос квалификации договоров с криптовалютой. Например, в Германии, как указал Максим Башкатов, большинство считает, что договор о приобретении криптовалюты является договором купли-продажи, так как в соответствии с § 453 Германского гражданского уложения, положения о договоре купли-продажи вещей распространяются на права и "иные предметы", к которым и относят криптовалюту. В России же возникает проблема с квалификацией договора о приобретении криптовалюты как купли-продажи, поскольку п. 4 ст. 454 ГК РФ распространяет соответствующие положения только на имущественные права, а не на "иное имущество". Тем не менее, эксперт указал на то, что подобная квалификация договоров с криптовалютой является наиболее очевидной, хотя этим и не исключается возможность применения других видов договоров.

Директор по исследованиям в области сравнительного права считает, что оптимальным средством побуждения обладателя криптовалюты к исполнению обязательств является астрент – денежная сумма, которую суд вправе присудить в пользу кредитора по его требованию в размере, определяемом судом на основе принципов справедливости, соразмерности и недопустимости извлечения выгоды из незаконного или недобросовестного поведения на случай неисполнения судебного акта, предписывающего должнику исполнить обязательство в натуре (п. 1 ст. 308.3 ГК РФ), поскольку исполнение обязательства по переводу криптовалюты в натуре во многих случаях зависит только от воли должника. Напомним, что норма об астренте вступила в силу с 1 июня 2015 года. Однако, как отметил эксперт, согласно п. 30 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 24 марта 2016 г. № 7 "О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств" астрент не распространяется на случаи неисполнения денежных обязательств. В связи с этим пока остается неясным, будет ли на практике такое ограничение распространяться на обязательство по уплате криптовалюты.

В уже упомянутом постановлении Девятого арбитражного апелляционного суда от 15 мая 2018 г. № 09АП-16416/18 суд признал криптовалюту имуществом и включил ее в конкурсную массу должника. Между тем Максим Башкатов указал на возможную проблематичность реального исполнения обращения взыскания на криптовалюту, поскольку техническая возможность совершать трансакции с криптовалютой существует только при обладании приватным ключом, который представляет собой известный лишь обладателю криптовалюты пароль. В итоге, отметил эксперт, обращение взыскания помимо воли должника возможно лишь в случае, если пароль хранился на внешнем носителе.

Перспективы законодательного регулирования цифровых прав и денег

Максим Башкатов напомнил о том, что в Госдуме на рассмотрении находится законопроект о цифровых правах, который 22 мая текущего года был принят в первом чтении. Стоит отметить, что данный проект был принят во внимание Девятым арбитражным апелляционным судом в постановлении от 15 мая 2018 г. № 09АП-16416/18 при обосновании позиции о признании криптовалюты имуществом.

Согласно пояснительной записке проект закона нацелен на закрепление в ГК РФ нескольких базовых положений, отталкиваясь от которых, российский законодатель мог бы осуществлять регулирование рынка существующих в информационно-телекоммуникационной сети новых объектов экономических отношений (токенов, криптовалюты), обеспечивать условия для совершения и исполнения сделок в цифровой среде, в том числе сделок, позволяющих предоставлять массивы сведений (информацию).

Законопроектом предполагается включение в ст. 128 ГК РФ такого объекта, как "цифровые права". Часть первую ГК РФ планируется также дополнить новыми статьями: ст. 141.1 "Цифровые права" и ст. 141.2 "Цифровые деньги". При этом цифровые деньги или криптовалюта в ст. 128 ГК РФ не включаются. Как отметил Максим Башкатов, цифровые права строятся согласно проекту по конструкции "права на право", то есть они признаются имущественными правами, репрезентирующими иные объекты гражданских прав (в отличие от цифровых денег, которые не удостоверяют прав на какие-либо объекты). По его мнению, в этой части законопроект является наиболее уязвимым для критики, поскольку установление общего правового режима на токены, репрезентирующие объекты гражданских прав, в принципе является догматически спорным.

Под цифровыми правами согласно проекту предполагается понимать совокупность электронных данных – цифровой код или обозначение, с помощью которых могут быть удостоверены права на объекты гражданских прав, за исключением нематериальных благ. При этом речь идет о совокупности электронных данных, существующих в информационной системе, отвечающей установленным законом признакам децентрализованной информационной системы, при условии, что информационные технологии и технические средства этой системы обеспечивают лицу, имеющему уникальный доступ к цифровому коду или обозначению, возможность в любой момент ознакомиться с описанием соответствующего объекта гражданских прав (распределенный реестр). Максим Башкатов считает, что регулирование токенов – это регулирование учета благ в распределенном реестре и режима их обращения. По его мнению, представляется оптимальным регулировать не токены (цифровые права) как таковые, а именно правовые свойства реестра и юридическое значение учета в нем объектов гражданских прав.

Криптовалюту на данный момент предполагается "легализовать" только в ст. 141.2 ГК РФ, которой предусматриваются понятие и общие правила оборота цифровых денег. Однако Максим Башкатов считает, что скорее всего, регулирование криптовалюты из законопроекта будет изъято, поскольку, как уже не раз упоминалось, de lege lata (лат. – с точки зрения действующего закона) криптовалюта признается "иным имуществом".

***

Очевидно, что правовое регулирование цифровых активов, прав или денег находится в нашей стране (и в принципе почти во всем мире) в стадии формирования. Тем не менее современные реалии уже диктуют свои правила и, не дожидаясь законодательного регулирования, вынуждают разрешать необходимые вопросы (например, о "статусе" криптовалюты) правоприменителей, прежде всего, судей.

Чуть менее неопределенной является ситуация с обращением цифровых объектов в узком смысле слова – конкретных благ (музыка, видео, изображения и т. д.) на цифровых носителях. Однако, как было показано, и в этой области происходят перемены. По мере утверждения нового регулирования все четче выявляется потребность переосмысления принципов, считавшимися с долей условности "аксиомами" цивилистики. Иначе говоря, новый "софт" требует новых правил.